Кровь и песок

22
18
20
22
24
26
28
30

Гальярдо продолжал дразнить быка под восторженные крики зрителей, которые находились в двух шагах от него и не жалели советов:

– Берегись, Гальярдо! Бык хитер. Не становись между ним и барьером. Прибереги на всякий случай путь к отступлению.

Другие, наоборот, всячески подзуживали и распаляли его:

– Покажи себя, парень! Бац, меткий удар, и вот уж бык в кармане!

Нет, эта тварь слишком велика и подозрительна, в кармане ей, пожалуй, не уместиться. Раздраженный близостью дохлой лошади, бык то и дело пытался вернуться к ней, словно запах падали одурманивал его.

Наконец, устав гоняться за красной тряпкой, бык застыл на месте. Лежавшая позади Гальярдо лошадь осложняла положение. Но тореро выходил победителем и при худших обстоятельствах.

Толпа подстрекала его не упускать случай. Да, надо воспользоваться усталостью животного. Среди зрителей, уцепившихся за второй барьер и подавшихся вперед, чтобы не упустить ни одной подробности решительной схватки, Гальярдо узнавал завсегдатаев цирка, которые за последнее время охладели к нему, но сегодня сменили гнев на милость, подкупленные вниманием тореро к «народу».

– Не зевай, паренек! А мы поглядим и поучимся. Бросайся, не раздумывая!

Гальярдо слегка обернулся, приветствуя Плюмитаса, а тот по-прежнему сидел, облокотясь на куртку и подперев рукой круглое, улыбающееся лицо.

– В вашу честь, товарищ!

Матадор поднял шпагу, готовясь нанести смертельный удар, но в тот же миг земля под ним покачнулась, с силой отбросив его в сторону. Казалось, весь цирк мгновенно обрушился на него, все вокруг потемнело, и над ним со страшным ревом пронесся смерч. Мучительная судорога свела его тело с головы до ног, череп готов был расколоться от звона; смертельная тоска сдавила грудь… И, теряя сознание, он полетел в мрачную пропасть небытия.

В тот самый миг, когда Гальярдо приготовился нанести удар, бык неожиданно ринулся на него, привлеченный запахом падали, распростертой позади тореро. Мощным ударом разодетый в шелк и золото человек был сбит с ног и мгновенно исчез под копытами животного. Бык не подхватил Гальярдо на рога, но со страшной, сокрушительной силой, словно тяжелой палицей, ударил его могучим лбом.

Теперь перед глазами зверя не было ничего, кроме издохшей клячи, но, почуяв под ногами неожиданное препятствие, бык мгновенно забыл растерзанный лошадиный труп и с неистовой яростью набросился на сверкающую золотом куклу, безжизненно раскинувшуюся на песке. Подхватив рогами тело тореро, он подбросил его в воздух, откинул прочь и приготовился в третий раз броситься на свою жертву.

Все произошло с ошеломляющей быстротой. Толпа безмолвствовала, затаив дыхание. Он убьет тореро! Как знать, может, уже убил! Но вот тревожный крик толпы нарушил томительную тишину. Чьи-то мощные руки взметнули плащ между бездыханным телом человека и рогами быка, ослепив его. То был Насиональ, который в порыве отчаяния бросился на зверя, готовый погибнуть на его рогах, лишь бы спасти эспаду. Озадаченный новой помехой, бык повернулся задом к упавшему и кинулся на бандерильеро, а тот, пятясь, продолжал размахивать плащом, не зная, как избавиться от грозящей опасности, но счастливый тем, что вызволил из беды раненого матадора.

Захваченная необыкновенным зрелищем, толпа на миг забыла об эспаде. Казалось, Насионалю не миновать гибели, не увернуться от рогов животного. Мужчины кричали так, словно криками можно было спасти бандерильеро; женщины отвернулись, задыхаясь от волнения и судорожно сжимая руки. Наконец, улучив момент, когда бык пригнул голову, готовясь подхватить жертву на рога, бандерильеро отпрянул в сторону, и ослепленное бешенством животное пронеслось мимо, потрясая разорванным в клочья плащом.

Напряжение разрешилось оглушительным взрывом рукоплесканий. В своем непостоянстве толпа, взволнованная минутным острым впечатлением, выкрикивала имя Насионаля. То был лучший день в его жизни. С увлечением аплодируя, зрители почти позабыли о распростертом на песке Гальярдо. Служители цирка подхватили его и вынесли на руках, как покойника, с безжизненно поникшей головой.

К концу дня в городе только и говорили, что о тяжелом ранении Гальярдо, самом опасном ранении в его жизни. Во многих городах появились срочные выпуски газет; вся испанская печать помещала подробные сообщения о происшествии на арене. Телеграммы летели во все концы, словно произошло покушение на жизнь видного политического деятеля.

На улице Сьерпес ходили страшные слухи, преувеличенные пылкостью южной фантазии. Бедный Гальярдо скончался. Рассказчик сам видел, как он лежал в цирковом лазарете белее бумаги, с крестом в руках. По другим сведениям, дело обстояло лучше: пострадавший еще не умер, но кончины его ждут с минуты на минуту.

– У него повреждены и сердце и брюшина – все! Бык прямо-таки изрешетил беднягу.

Вокруг цирка пришлось выставить караул, чтобы любители, нетерпеливо ожидавшие известий, не взяли штурмом лазарет. Толпа вокруг цирка росла и росла, забрасывая вопросами о состоянии эспады всех входивших и выходивших.