Тщетно бандерильеро рассказывал все с мельчайшими подробностями, пытаясь доказать ей, что несчастье произошло по чистой случайности. Нет, она уверена, что Гальярдо искал гибели: если бы не помощь бандерильеро, его вынесли б из цирка мертвым.
Когда закончилась последняя операция, семья тореро вернулась домой. На цыпочках, не смея поднять глаза, словно стыдясь своей прежней враждебности, Кармен вошла в комнату больного.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, беря Хуана за руку, и замерла, молчаливая и робкая, у постели мужа, от которой не отходили доктор Руис и друзья тореро.
Останься Кармен наедине с мужем, она опустилась бы перед ним на колени, чтобы вымолить себе прощение. Своей жестокостью она довела бедняжку до отчаяния, толкнула его на мысль о смерти. Пускай же он простит и забудет. Вся ее простая душа светилась в ласковом взгляде, полном самоотверженной любви и материнской нежности.
Страдания изменили Гальярдо, он лежал слабый, бледный, по-детски робкий. Куда девался дерзкий удалец, поражавший прежде воображение толпы. Он жаловался на свинцовую тяжесть в больной ноге, пригвоздившую его к постели, и, казалось, потерял былое мужество после всех мучительных операций, перенесенных в полном сознании. Исчезла прежняя стойкая выносливость, он охал при малейшей боли.
Комната Гальярдо стала местом сборищ самых именитых любителей тавромахии в Севилье. Дым сигар смешивался с запахом йодоформа и прочих лекарств. На столах вперемежку с пузырьками, склянками, пакетами ваты и бинтами стояли бутылки вина для угощения посетителей.
– Пустяки! – кричали друзья, пытаясь подбодрить тореро шумным изъявлением оптимизма. – Через два-три месяца мы снова увидим тебя на арене. Ты попал в хорошие руки. Доктор Руис делает чудеса.
Доктор был тоже весел.
– Он у нас уже совсем молодцом. Смотрите, даже курит. А раз больной закурил!..
До поздней ночи засиживались у постели больного доктор, доверенный и товарищи по квадрилье. Потахе, войдя в комнату, устраивался поближе к столу, чтобы бутылки с вином были у него под рукой.
Разговор между Руисом, доверенным и Насионалем неизменно вертелся вокруг арены. Встретившись с доном Хосе, невозможно говорить ни о чем ином. Перебирали недостатки всех тореро, толковали об их достоинствах, высчитывали заработки, а прикованный к постели Гальярдо слушал эти рассуждения или, убаюканный разговором, впадал в забытье.
Чаще всего говорил один доктор, а Насиональ тем временем не спускал с него серьезного, восторженного взгляда. Поистине, этот ученый человек – кладезь премудрости. В пылу восхищения бандерильеро забывал свою слепую веру в прорицания своего учителя, дона Хоселито, и спрашивал доктора, когда же произойдет революция.
– А тебе-то что за дело до революции? Занимайся быками и думай лишь о том, как избежать беды и принести домой побольше денег.
Насиональ чувствовал себя уязвленным, – что ж из того, что он тореро; разве он не такой же гражданин, как все остальные? Ведь он избиратель, и в день выборов с ним считаются все политические деятели города.
– Я полагаю, что имею право выражать свое мнение. Да, считаю себя вправе… Я член комитета моей партии, вот как… Конечно, я тореро и занимаюсь ремеслом реакционным, недостойным, я знаю, но это не мешает мне иметь свои взгляды.
Игнорируя насмешки дона Хосе, Насиональ упорно называл свое ремесло реакционным; ведь он обращался лишь к доктору Руису, хотя относился к доверенному с неизменным уважением. Что ни говорите, доктор, а во всем виноват Фердинанд VII[44]; этот тиран закрыл университеты, открыв вместо них школу тавромахии в Севилье; именно этот шаг и превратил искусство тореро в смешное, презренное ремесло.
– Будь он проклят, этот тиран!
Насиональ знал историю страны под углом зрения тавромахии и, всячески понося Сомбреро, а также остальных тореро – сторонников абсолютной монархии, вспоминал смелого Хуана Леона, который в эпоху абсолютизма бросал дерзкий вызов, появляясь на арене в черном костюме; ведь в ту пору либералов звали «черными», и неустрашимому Леону не раз случалось покидать арену под грозный рев толпы. Насиональ с ожесточением защищал свои взгляды. Коррида – варварское наследие прошлого, но среди тореро вы найдете немало людей, достойных всяческого уважения.
– Да откуда ты взял это выражение – реакционность? – спросил доктор. – Ты хороший парень, Насиональ, и намерения у тебя добрые, но ты невежда.
– Вот именно! – подхватил дон Хосе. – Невежда. Это в комитете его с ума свели разными бредовыми проповедями.