Насиональ, не успевший еще сменить свой наряд, хмурый и насупившийся, то и дело выглядывал из дверей и сердито кричал, чтобы поспешили с приготовлениями: надо поскорее перенести эспаду домой.
При виде бандерильеро люди забывали о пострадавшем и наперебой поздравляли героя дня:
– Сеньо Себастьян, вы держались геройски! Если бы не вы…
Но Себастьян и слушать не хотел поздравлений. Ничего особенного он не сделал. Все ерунда! А вот бедняга Хуан – тот на волосок от смерти.
– А как он, сеньо Себастьян? – спохватившись, спрашивали в толпе.
– Плох. Только сейчас пришел в себя. Одна нога раздроблена, дыра в боку, весь как решето. Бедняга растерзан прямо в клочья. Сейчас отправим его домой.
Уже наступила ночь, когда Хуана вынесли из ворот на носилках. Толпа в молчании следовала за ним. Путь был не близок. Выделяясь на фоне толпы, Насиональ, все еще в блестящем наряде бандерильеро, с плащом на руке, то и дело наклонялся над носилками, прикрытыми простыней, и приказывал сделать остановку.
Врачи следовали позади, рядом с ними шли маркиз Морайма и едва живой от волнения дон Хосе, доверенный Гальярдо, поддерживаемый с обеих сторон друзьями из клуба Сорока пяти, – пораженные общим горем, сеньоры шли вперемешку с оборванными бедняками.
Все были потрясены. Печальное шествие медленно двигалось по улицам, точно произошло одно из тех народных бедствий, когда перед лицом общего горя стираются всякие грани и классовые различия.
– Какое несчастье, сеньор маркиз! – проговорил, обращаясь к Морайме, белокурый толстощекий крестьянин в наброшенной на плечо куртке.
Он уже два раза решительным движением отстранял одного из четырех носильщиков и становился на его место. Маркиз дружелюбно поглядел на говорившего: как видно, один из тех деревенских жителей, которые частенько здороваются с ним на проселочных дорогах.
– Да, парень, большое несчастье.
– Вы думаете, он умрет, сеньор маркиз?
– Боюсь, что да, если не произойдет чуда. Он весь как решето.
И маркиз похлопал незнакомца по плечу, благодарный за его сочувствие к общему горю.
У входа в дом разыгралось тяжелое зрелище. Из патио доносились раздирающие душу крики. Собравшись на улице, плакали и рвали на себе волосы женщины-соседки и старые друзья семьи, считавшие Хуанильо уже мертвым. Пикадору Потахе вместе с другими товарищами пришлось встать у входа, раздавая направо и налево тумаки, чтобы никто не ворвался в дом вслед за носилками. Улица была запружена, толпа гудела и волновалась. Люди не сводили напряженного взгляда с дома, словно пытаясь угадать, что происходит за его стенами.
Носильщики внесли пострадавшего в комнату, находящуюся рядом с патио, и с величайшей осторожностью переложили его на кровать. Гальярдо был весь забинтован, кровь проступала через марлю, стоял острый запах обеззараживающих лекарств. Из костюма тореро сохранился в целости лишь один розовый чулок. Белье его было изодрано в клочья либо разрезано ножницами.
Спутанная и растрепавшаяся косичка болталась на шее; лицо было бледнее воска. Почувствовав пожатие руки, он открыл глаза и слабой улыбкой ответил на взгляд Кармен, которая была так же бледна, как он; ее сухие глаза и помертвевшие губы выражали такой ужас, точно настал последний час тореро.
Важные сеньоры – друзья эспады решили осторожно вмешаться: это невозможно, Кармен должна уйти. Ведь сделана лишь первая перевязка, врачам предстоит еще сложная и большая работа.
Подталкиваемая друзьями, жена тореро наконец вышла из комнаты. Раненый взглядом подозвал к себе Насионаля, и тот нагнулся, пытаясь уловить чуть слышный лепет.
ebooksa