Кровь и песок

22
18
20
22
24
26
28
30

Размахивая плащами, капеадоры сделали все, чтобы пригнать быка к стороне, залитой солнцем. Гул веселого удивления прокатился по дешевым местам. Самый захватывающий момент – конец быка – произойдет тут, на глазах у простого люда, а не вдали, как это обычно происходило в угоду богачам, занимавшим места в тени.

Очутившись один на солнечной стороне арены, бык бросился на околевшую лошадь и погрузил рога в ее распоротое брюхо; как жалкое тряпье, взметнул он вверх убитое животное, разбрасывая во все стороны искромсанные внутренности и экскременты. Отбросив падаль в сторону, бык нерешительно попятился, но вдруг снова бросился вперед и, громко фыркая, еще раз ткнулся рогами в опустошенное брюхо; а толпа приветствовала смехом упорство бестолкового животного, вновь и вновь терзавшего бездыханную тушу.

– Так ее! Молодчина! Каков силач! А ну-ка, еще разок!

Но вскоре всеобщее внимание перешло с животного на тореро; мелкими шажками, упруго покачиваясь, он пересекал арену, держа в одной руке сложенную мулету, а в другой – шпагу, которой он помахивал, словно тросточкой.

Вся солнечная сторона захлопала в ладоши, выражая тореро благодарность за внимание.

– Это ты здорово придумал, – шепнул Насиональ, стоявший подле тореро с плащом наготове.

Толпа махала руками, зазывая Гальярдо поближе к себе. «Сюда, сюда!» Каждый хотел, чтобы он убил быка тут, прямо на его глазах, боясь прозевать хоть одно из движений тореро. Эспада нерешительно поглядывал на тысячи махавших ему рук.

Упершись ногой в подножие барьера, он соображал, где выгоднее всего прикончить быка. Необходимо отвести его подальше от сдохшей лошади и разбросанных кругом внутренностей.

Матадор уже повернулся к Насионалю, чтобы отдать распоряжение, как вдруг услышал за спиной знакомый голос; вспоминая, где он мог слышать этот голос, тореро быстро обернулся.

– Добрый день, сеньор Хуан! Вот когда мы вам как следует похлопаем!

И Гальярдо увидел в первом ряду, позади каната, протянутого по второму барьеру, лежащую на ограде куртку, на которую облокотился человек в одной рубашке, подпирая руками широкое, свежевыбритое лицо, затененное низко надвинутой шляпой. Он выглядел добродушным крестьянином, приехавшим в город посмотреть корриду.

Гальярдо узнал его. Перед ним был Плюмитас.

Разбойник сдержал слово и, рискуя быть узнанным, смело появился среди двенадцати тысяч зрителей, чтобы приветствовать эспаду, и тот мысленно поблагодарил его за доверие.

Какая поразительная дерзость! Явиться в город, сидеть в цирке, вдали от гор и пустынных мест, где ему легче было бы защищаться, отказаться от двух своих единственных помощников – коня и карабина – лишь затем, чтобы увидеть, как Гальярдо прикончит быка… Из них, двух смельчаков, Плюмитас по праву заслужил первенство.

Эспада вспомнил о своем поместье, отданном на милость разбойника, о жизни в деревне, возможной лишь при условии дружеских отношений с этим необыкновенным человеком, и решил, что убьет быка в его честь.

Он улыбнулся разбойнику, который по-прежнему спокойно глядел на него, снял шляпу и, не отрывая глаз от Плюмитаса, крикнул в сторону мятежной толпы:

– Итак – в вашу честь!

Он бросил шляпу в толпу, и десятки рук жадно протянулись в попытке завладеть священным предметом.

По знаку тореро Насиональ, размахивая плащом, подогнал быка поближе.

Гальярдо развернул мулету; животное с ревом бросилось вперед и пронеслось под красной тряпкой. «Оле!» – заревела толпа, готовая в знак примирения со своим кумиром приветствовать каждый его шаг.