— По-моему просто Итэном быть здорово.
— Правда?
— Я бы не отказался.
— А Мильтон?
— Вот он бы отказался.
Мы замолкаем, будто бы произнесли что-то совсем не то, будто даже имя Мильтона должно быть запретным, пока мы не найдем способ его вернуть.
Черные кварталы Нового Орлеана — особое, неповторимое больше ни в одном штате Америки и нигде на земле место. Низкие, неаккуратные домики, увешанные, как школьница дешевыми украшениями, неоновыми, завлекающими буквами. Пахнет карамелизированными сладостями, пряностями, жареным мясом и чем-то алкогольным: земными, вкусными, невозможными нигде, кроме Нового Орлеана лакомствами. Шумит толпа, кто-то с хриплым, грудным говором зазывает туристов посмотреть, как жрец проводит обряд с помощью настоящего, живого питона.
Питон у упомянутого маркетолога в руках выглядит настолько несчастным, будто готов отдаться на сумку, лишь бы не продолжать влачить свое жалкое существование.
Черный квартал обладает своим, учащенным, будто от танца или алкоголя, пульсом. И я ясно чувствую этот пульс всем телом, и мне кажется, что если остановиться, можно ощутить, как под ногами неторопливо кружится земля. Это мир лишенный солнца, он функционируют только ночью, когда зажигаются фонари и наполняются бары, когда луна скучает на небе, готовая принимать подношения. Мир удовольствий и магии, я его люблю. Мимо нас проплывают разнообразные вывески магазинчиков вуду, их авторы соревнуются друг с другом в умении стилизовать черепа и умении обещать самые шокирующие обряды, в действительности имеющие не больше отношения к вуду, чем уличная магия Дэвида Блейна.
Сахарные черепа, которые куда больше напоминают о Дне Мертвых в Мексике и куклы вуду, связанные из разноцветных ниток, мелькают будто сменяющие друг друга картинки в путеводителе, но нам с Итэном не нужна ни одна из лавочек, где косяками вертятся между банок с заспиртованными змеями туристы.
Нам нужно кафе-мороженое с непримечательным названием «У Шивон».
— Ты уверен, что нам туда? — спрашивает Итэн, когда я открываю дверь.
— Ты теоретик, дядя, а я практик.
— Если бы ты сказал, что хочешь мороженое для девочек, я бы тебя и так понял.
Я возвожу к глаза к потолку, разрисованному цветочками и бабочками невероятно ярких цветов. Кремовые, аккуратные столики и надписи, прославляющие молочные коктейли, на окнах, довершают удручающую, с точки зрения дяди Итэна, картину.
Мы с дядей садимся за стойку, и я говорю:
— Привет, Лакиша.
Уже довольно поздно, и все желающие вкусить мороженое днем, разошлись по барам ради мохито и клубничного дайкири вечером. Но Лакиша не закрывает кафе, потому что всегда готова к клиентам другого рода.
Она встряхивает волосами, заплетенными в длинные, тонкие косички, достающие ей до пояса. В некоторые из них вплетены цветные нити, розовые, белые и голубые, прямо под цвет декора кафе. Кожа у Лакиши темная-темная, а сама она тоненькая, и оттого похожа на какую-то диковинную статуэтку. Она дочь Шивон Джонсон, действующей мамбо Нового Орлеана.
Лакиша подается ко мне, улыбается, почти вонзая в пластиковую стойку аккуратно накрашенные ядерно-оранжевым ногти.
ebooksa