Маленькие Смерти

— Ты не рожден дипломатом, Франциск.

Я вижу, как Мэнди запивает таблетку дрянным кофе. Она молчит больше, чем ругается, что ей совершенно не свойственно.

— Господи, Ивви, — говорю я. — Ты готова, чтобы из-за твоего упрямства пострадали люди?

Я не говорю «семья», ведь у Ивви не такие понятия о семье, как у нас.

— Хочешь, — предлагаю я. — Свожу тебя в мир мертвых?

— Нет! Я ничего не хочу об этом знать. Семейка экстрасенсов, даже очень богатых, меня не радует, перспектива участвовать в вашей шизофрении меня не радует, и я хочу знать, как я могу помочь отцу нормальным, человеческим способом.

— Попытаться поверить в то, что тебе говорит брат. Достаточно человечно для тебя?

Я замечаю, что мы с Ивви уже почти орем друг на друга, и думаю, что раньше никогда с ней не ругался по-настоящему. Дождь припускает сильнее, будто бы кто-то там, наверху, включил кран на полную мощность.

Мэнди пьет свой дрянной кофе спокойно, будто бы вообще ничего не происходит, и вдруг напоминает мне папу этой невозмутимостью.

— Ты что не понимаешь, как это звучит, Франциск?!

— Какая разница, как это звучит, если это правда, Ивви?!

Я и не замечаю, что мы с Ивви уже стоим, пытаясь друг друга перекричать, пока не встает Мэнди. Она упирается руками в стол, и от пальцев ее расползаются, как червячки или змейки, ниточки тьмы, складываясь в необычно красивый узор, похожий на кружево. Ниточки взбираются вверх, по чашкам, и те мгновенно разлетаются на куски.

Ивви замолкает, и я замолкаю, будто у нас обоих враз отняли дар речи. Отдернув пальцы от стола, пока полоски тьмы не коснулись ее, Ивви делает шаг назад, продолжая смотреть на стол.

— Не туда смотришь, девочка, — говорит Мэнди. — Смотри на меня.

И я вижу, что на кухне становится куда темнее, и тени ползут по стенам и потолку. Если бы за окном не было ни облаков, ни неба, я подумал бы, что Мэнди вытащила нас в мир мертвых. Но Мэнди, казалось, вытащила мир мертвых — к нам.

Ивви смотрит на нее, и я смотрю. Вдруг я понимаю, что то, что происходит с Мэнди страшнее и зрелищнее теней, ползающих по стенам. Мэнди кажется ведьмой или богиней, кем-то совершенно не имеющим отношения к человеку. С первого взгляда не понятно, что именно не так: у нее не отросли длинные зубы или когти, она не летает над полом, от нее не идут волны пламени.

Но я вижу, как она искрится от силы и на нее больно смотреть, как на солнце. Кожа ее кажется еще бледнее, чем есть на самом деле, будто бы она находится на самой грани между жизнью и смертью, а глаза горят ярко и лихорадочно. В ней пляшет что-то странно-величественное, почти пугающее, как отсвет пожара.

Она выглядит как человек, который, по крайней мере теоретически, способен стирать с земли целые города. Нет, не как человек, как существо. Темнота струится из-под ее пальцев, спускается вниз, ползет вверх, пульсирует, и мне думается о древних богинях снова — о хаосе и тьме за пределами ойкумены, откуда жизнь зарождается в самом начале и куда она уходит в самом конце.

— Ивви, — говорит Мэнди, голос ее будто бы наполнен чем-то изнутри, чем-то, что я принципиально не могу описать. И я думаю, что это истинный облик Мэнди, то, что она на самом деле есть — не вполне человек.

А значит то, что я на самом деле есть — тоже?