Это был весёлый кортеж и, словно свадебный, а на лицах женщин, которые сопровождали светловолосую красавицу, видно было, что никаких забот не знали, радовались миру и пани своей не имели причины опасаться.
Всё чаще какая-нибудь вырывалась из кортежа за цветком, за зеленеющей ветвью, толкали одна другую, а среди песни, уязвляли и зацепляли друг друга, разбегались, гонялись и прибегали к коням и каретам.
Среди этого пёстрого отряда, ближе к самой пани и лошадке шли, а скорее, скакали, выделывая какие-то штуки, размахивая руками и что-то громко декламируя, над чем другие смеялись, двое мужчин, особенно одетых.
Один из них, очень маленького роста, в обтягивающей одежде, тревиках с очень длинными носами, с погремушками у пояса, с палкой в руке, к которой, как цеп, был прицеплен лисий хвост, в остроконечной шапке – имел длинное жёлтое лицо с чёрной жидкой бородкой.
Другой, ещё приземистей, толстый, как ядро, катился. Непомерно тучный, с круглым лицом, без растительности на нём, имел одежду с нашитыми на ей разными фантастическими фигурками и кусочками яркой материи.
Эти двое, обязанностью которых было, казалось, развлекать свою госпожу, обращались к ней, смотрели ей в глаза, требовали улыбок, рисовались перед ней. Когда им не хватало идей, взаимно дразнили друг друга, становились, якобы к бою, забавно двигались, а девушки, смотря на них, лопались со смеха.
Мужчины-всадники, которые представляли стражу, были одеты очень изысканно, на чужеземный манер, но мало вооружённые. Было очевидным, что выбрались они недалеко и в доспехах не нуждались.
Хотя окружало их веселье и песни звучали вокруг, они ехали серьёзные и почти мрачные – как бы по принуждению и долгу. Душой всего кортежа была молодая и живая пани, которая и сама пела и весёлостью своей, взглядами, побуждала других, принуждала разделить её радость.
Едущий им навстречу Шарый, увидев эту дивную поющую кучку, принял её сперва за какую-то свадьбу, только присмотревшись к ней внимательней и не видя ни маршалка, ни жениха, ни полотенец, убедился в своей ошибке. Тем больше он удивился этому явлению и глаза уставил на красивую пани, открытый розовый ротик которой смеялся белыми зубками, а голубые глаза, казалось, растаят в слезах удовольствия.
Флориан съехал в сторону, уступая дорогу кортежу и, догадавшись, что пани должна быть достойной, склонил перед ней голову. Все сопровождающие её обратили на Шарого внимательные глаза, приметив в нём чужака. Конная стража особенно к нему приглядывалась, а он, который также между ними искал знакомое лицо, найти не мог.
Кроме того, оттого, что ходил в военные походы, когда вызывали, пан Флориан в усадьбах и столицах редко бывал, более значительных людей знал мало. Не большую также имел надежду расспросить тут кого-нибудь для информации, когда один из едущих за кортежем, приблизился к нему и приветствовал его по фамилии.
– Ведь Шарый из Сурдуги? – воскликнул он. – Если мне глаза не изменяют.
Пан Флориан очень обрадовался, потому что ему это казалось Божьей опекой, что нашёл знакомого, хотя узнать его не мог.
– Вы не узнали Бенька Гоздавы? Гм? – отозвался, смеясь, всадник. – Мы всё-таки раны друг другу перевязывали на последней войне!!
Флориан аж вскрикнул от радости, не оттого, что нашёл человека, но оттого, что ему попался как раз Бенько, с которым были братьями по крови, одновременно пролитой.
Бенько немного отошёл, когда проезжал кортеж, и остановился рядом с Шарым.
– С кем же едете и что это за развлечение? – шепнул Шарый. – Смотрю я, но не знаю и не понимаю ничего. Что же это? Или свадьба? Где же товарищи и молодой пан?
Бенько пожал плечами.
– Значит, вы это не слышали и не знаете? – спросил он.
– А откуда же и что я должен знать? – сказал Шарый. – Я заключённый дома…