Король волшебников

Можно было бы применить чары, но он сейчас не помнил, как это делается, и к магии не хотел прибегать. Хотел сделать это собственными руками. Он приставил долото к камню и начал долбить. Плодом его трудов стали два корявых, но разборчивых слова:

ОСТРОВ БЕНЕДИКТА

На корабле он отдал приказ идти на восток, что и так всем было ясно. Уже в каюте он услышал, как выбирают якорь. Мир накренился, закачался, и Квентин наконец-то уснул.

«Мунтжак» бежал, подгоняемый ледяным шквалом, через пустой океан. Паруса, поддаваясь напору ветра, лишь ускоряли бег, изумрудно-зеленые валы подталкивали корабль под днище, точно им не терпелось наконец избавиться от него. Раньше, если верить Элиоту, чудесные острова попадались на пути чуть ли не ежедневно, теперь ничто не обещало тайн и чудес.

Может быть, острова просто разбегались с дороги, не желая, чтобы неприкасаемые их оскверняли. С корабля ни разу не видели землю — пустота, великая пустота.

На борту, впрочем, одно чудо все-таки состоялось — маленькое, но очень реальное. Через две ночи после гибели Бенедикта Поппи зашла навестить Квентина и осталась у него до утра.

Время для приятных событий было крайне неподходящее… хотя, с другой стороны, кто может это определить? Глубиной их эмоции не отличались. Квентин, застигнутый врасплох, осознал, что хочет Поппи со страшной силой. А что? Она красивая и интеллектом не уступает ему — может, и поумнее будет. И добрая, и весело с ней, когда она чуть-чуть отпускает вожжи, а ее длинные ноги чудесней всего, что Квентин наблюдал в любом из миров.

Кроме того, она обладала тем, в чем Квентин нуждался почти не меньше, чем в физическом забытьи — хотя и его, видит бог, хватило бы: чувством перспективы. Приключения не захватывали ее до конца, и на Филлори ей в глубине души тоже было плевать. В детстве она не мечтала об этой стране и чувствовала себя в ней как туристка. Квентину стало как-то легче в присутствии человека, не принимающего Филлори слишком всерьез. Секс он себе воображал только с Джулией, но ей он в этом отношении не был нужен — и ему, как выяснилось, тоже нужна была не она.

После смерти Элис он не обрекал себя на воздержание, но и не увлекался особенно. То, что он занимался этим не с Элис, делало ее еще более бесповоротно ушедшей. Это означало признать, что она никогда уже не вернется. С Поппи это сознание должно было углубиться и ранить еще больнее, но боль, как ни странно, уменьшилась.

— Может, останешься? — спросил он ее как-то раз. Они сидели на его койке с ногами и ели ланч — рыбу, само собой. — Поживешь с нами в замке. Я знаю, ты на Филлори не помешана, не то что я, но разве тебе не хочется побыть королевой?

Гипотетическое возвращение в Белый Шпиль, с последним ключом или без него, триумфа не обещало. Хорошо, если Поппи будет рядом для моральной поддержки — и аморальной тоже.

— М-мм. — Поппи, вечная сибаритка, посолила и окропила лимонным соком еще трепыхающуюся рыбку. — Романтично звучит.

— Ясное дело. Что может быть романтичнее жизни в замке.

— Ты так говоришь потому, что не жил при монархии. В Австралии вот до сих пор королева есть. Напомни как-нибудь рассказать тебе о конституционном кризисе 1975 года — ровно ничего романтичного.

— Даю слово, что в Белом Шпиле конституционного кризиса не случится. У нас и конституции, кажется, нет — а если и есть, то никто ее не читал.

— Я не знаю, Квентин, надолго ли смогу здесь остаться.

— Но почему? Зачем тебе возвращаться?

— Потому что тот мир реален. В нем вся моя жизнь, все люди, которых я знаю.

— Этот тоже реален. — Квентин прикоснулся губами к ее губам. — Вот, чувствуешь?

— Я не это имела в виду. — Она поставила тарелку на пол, попыталась лечь и стукнулась головой о стену. Койка не была рассчитана на высокого человека, тем более на двоих.