— Что я слышу? Воины и охотники хуже глупых женщин. Разве может быть четыре Сияющих Горы, если она в мире одна, как един Сущий, на ней пребывающий? Где это видано, чтобы люди летали по воздуху? Разве может греметь какая-то палка с загогулинами? Пошлите мальчишек в лес, пусть они принесут много рук сучковатых коряг, и если хоть одна из них загремит, я свои косы срежу, голову трухой посыплю и брата нашего Хайатаноа Кичи старейшиной назову. Всем известно, что гром может убить, но гром только в небе бывает. Откуда у великанов взялись ножи, которые даёт нам Сущий, как он дал нам землю и всё, что на ней? И зачем великанам зелёные камни? Разве нечистые духи поклоняются Сущему? Брата нашего Хайатаноа Кичи лесные духи заморочили, они же и Кеувайо Кичи убили. Брату нашему Хайатаноа Кичи следует пройти очищение.
— Великий старик отец, дозволь сказать, — сказал Хайатаноа Кичи. — Вот, посмотри — те самые ножи. Или ты хочешь сказать, что это одна видимость? Вот, смотри: я перерезал этим ножом прут. Разве может резать видимость?
— Ты упрям, глуп и нахален, если споришь со мной! — крикнул Инначуа Укеина Арито и охотника палкой по спине ударил. — Ты Сущего рассердил, и потому тебе бесы голову задурили! И вот тебе наказание. Срежу я твои косы и по заду ими тебя отстегаю. И до конца следующего сезона дождей не сидеть тебе с мужчинами, не брать в руки оружия, не иметь дела с женщинами. Будешь служить роду, точно мальчишка. Что велят тебе мужчины — то и будешь делать. Скажут тебе мужчины: иди в лес с женщинами хворост собирать — пойдёшь. Побьёт тебя мужчина — стерпишь и в ноги поклонишься. Звать тебя будут не Хайатаноа Кичи, а Йата, как тебя звали, пока мальчишкой был. Имущество твоё и брата, женщин, которыми вы владели, я достойным охотникам раздам. Дети, которых они родят, их детьми будут. Младшую девку Пираруку нынче же Сущему в жертву принесём, чтобы видел он, как народ Гуара в твоей глупости раскаивается. Старшую девку Пираруку я от скверны очищу и себе возьму.
Заплакал от такого позора Хайатаноа Кичи, но делать нечего — Сущий велел младшим старших слушаться. Тут же взял старейшина нож, срезал у охотника три косы да отстегал его по заду, и после этого не стало охотника Хайатаноа Кичи, а стал мальчишка Йата. Младшую девку, из рода Пираруку украденную, в тот же день Сущему отдали — в огне сожгли. Девка, когда услышала, что её к Сущему отправят, как солнце засияла — потому что нет лучше смерти, чем смерть жертвы Сущему. И Сущий милость явил — она в огне недолго кричала, дымом скоро задохлась. Старшая девка Пираруку плакала — младшая ей сестрой доводилась, жалко было расставаться. Потом три дня не пила, не ела, висела к столбу привязанной, а старейшина по три раза на дню подходил её палкой бить — от скверны очищал. Потом к себе в дом взял, и скоро эта девка с большим пузом ходила. Над Йатой она громче других смеялась, а тот не смел на неё глаза поднять.
Вот только разговоров про великанов с волосатыми лицами, что по небу летают да прочие чудеса творят, после этого не убавилось. Больше всего было тех, кто вспоминал рассказы бывшего Хайатаноа Кичи и других охотников да смеялся — чего, мол, не придумают люди. Другие в затылках чесали — как знать, что в мире есть, а чего нет. Вот Сущий, например, есть, а никто же его в глаза не видел! А великанов с волосатыми лицами хоть немногие, да своими глазами видали. Находились и такие, кто шептался, будто старейшины родов про великанов с волосатыми лицами и гремящими палками много чего знают — да не говорят… Но таких было мало.
— Честное слово, Сесло, — сказал Артур, — когда дон Доминику смотрит в упор, у меня мороз по коже идёт. А я не трус, ты знаешь.
Человек, названный Сесло, хохотнул в ответ и расправил усы. Действительно, никто не рискнул бы назвать Артура трусом. Во-первых, это было бы неправдой, во-вторых — это было бы чрезвычайно вредно для здоровья. И относительно дона Хуана-Сантуша-Криштиана Доминику он был на сто процентов прав.
Дон Доминику, владелец небольшого уютного бунгало в гуще сельвы вдали от цивилизации, обосновался здесь вскоре после второй мировой войны, и сейчас ему было чёрт знает сколько лет. Но дряхлым старикашкой он не выглядел. Он был небольшого роста, с поредевшей седой шевелюрой, с морщинистым, обожженным тропическим солнцем лицом, с ястребиным носом, крепкий и подвижный; свой он день начинал не с пилюль и процедур, а с боксёрского мешка и пары сорокафунтовых гантелей. Он лихо управлял и катером, и джипом, и вертолётом, неплохо стрелял. Что же касается других мужских качеств, то у него в доме прислуживали три-четыре молодые сочные девчонки, и периодически он их менял — не потому, что те не справлялись с обязанностями, а по причинам иного рода. Излишне говорить, что голова дона Доминику работала получше иного компьютера. Дела, которые вёл дон Доминику, были не то чтобы совсем противозаконными, но и не из простых. Трудности бизнеса наложили на его облик свой отпечаток — вот почему, даже когда дон Доминику по-доброму улыбался кому-то, его глаза сверлили собеседника ледяными буравчиками.
— Хотя, с другой стороны, мне-то насрать на его буркалы… — продолжал Артур.
— Кгмм! — выразительно крякнул Ульрих, не отрываясь от планшета. Он, как обычно, рыскал в Интернете по уфологическим сайтам, что не мешало ему следить за разговором партнёров — и в нужный момент вставлять свои замечания.
— … то есть мне без разницы, какие у него глаза, — поправился Артур, — он хорошо платит, и это главное.
Сесло кивнул.
— Знаешь, я не стал брать у него деньги за тот камушек, который получил от старой макаки Инначуа, — продолжал Артур.
— Это почему? — удивился Сесло.
— Да так. В этот раз нам особенно подфартило, обезьянки хорошо потрудились и накопали целое состояние. Я и решил порадовать старика. В конце концов, хрен бы мы нашли такую кормушку без него.
— Это верно, — согласился Сесло и снова разгладил усы. — Не хочу даже воображать, где бы мы были, если бы не дон Доминику.
…Их было трое. Рыжий Артур о’Доннел из Квинсленда был самым старшим — ему было за сорок. Сесло и Ульрих были соответственно на десять и пятнадцать лет моложе. Артур успел потянуть солдатскую лямку и в американской армии, и во французском Иностранном легионе, и ещё кое-где. За ним из прошлой жизни тянулся длинный шлейф военных преступлений, самыми безобидными из которых были изнасилования малолетних пленниц и мародёрство. Впрочем, его партнёры также не отличались добропорядочностью. Сесло — Венцеслав Смоляр из Лейпцига — в возрасте шестнадцати лет зарезал турецкого юношу, который делал знаки внимания его, Венцеслава, подруге. А потом — двоих разгневанных братьев убитого. Он утверждал, что с его стороны это была самооборона… Ульрих Кёрхер в одиночку ограбил в родном Гамбурге банк, уходя, попал в полицейскую засаду, расстрелял двух полицейских и троих случайно подвернувшихся бюргеров и ушёл с пулей в плече.
…Сейчас они, одетые в пёстрые гавайские рубашки и шорты, восседали в плетёных креслах на открытой веранде особняка дона Доминику. Особняк стоял на берегу средних размеров речушки… у неё красивое туземное название, но из уважения к дону Доминику, не любящему шумихи вокруг своей персоны, а в особенности — упоминания конкретных дат, имён и географических названий — я его пропущу. Скажу лишь, что с веранды открывался роскошный вид на лесную излучину и противоположный лесистый берег. В глубине веранды стоял изящный столик, а на нём — большая ваза с фруктами, одно перечисление которых вызвало бы сердечный приступ у жителя скудных северных широт. Три молоденьких девушки-метиски принесли господам коктейли и стояли в стороне, ожидая дальнейших распоряжений.
Артур еле заметным движением пальца подозвал одну, усадил к себе на колени и принялся поглаживать, как кошку. Невесомая ткань платьица нисколько не мешала ему чувствовать все выпуклости и впадинки её тела.
Одной рукой девушка обнимала потную веснушчатую шею своего обладателя, а в другой держала бокал с коктейлем, который он ей вручил.
ebooksa