При всем при том я великолепно понимаю: ежели не сей факт, то моей Анфисе вряд ли б позволили надолго остаться под вашим началом и руководством. Тогда бы и я с ней оказался разделен расстояниями и служебными заботами…
— Когда под венец думаете, Пал Семеныч?
— По здравом размышлении… хорошо бы нам оный церемониал приурочить к Троице.
— Хороший срок, Пал Семеныч. К Пятидесятнице подготовимся в лучшем виде. И свадьбу широко сыграем!
— Это, пожалуй, уж лишнее, мой друг.
— Это, как Анфиса Сергеевна Столешникова скажет, Павел Семенович. Ей решать: быть иль не быть свадебным торжествам, колоколам, в каком таком масштабе, в количестве и качестве гостей, участников венчальной церемонии…
— Согласен.
— Пал Семеныч, у меня к вам просьба. Не могли бы завтра во второй половине дня сопроводить Настю и Анфису в Париж? Дамские прихоти, знаете ли…
— Почту за честь, как скоро нашим дамам необходимо принарядиться к светскому приему у барона и баронессы Ирлихт.
— Вот и ладненько…
Сказав последним гостям до свидания, Настя на кухне присела к Филиппу на колени.
— Фил, спасибо тебе за день рождения. Я такая счастливая, будто снова маленькой девочкой радуюсь подаркам.
— Завтра я с утра, благословясь, твою икону в красном углу гостиной размещу. Лампадку мы вместе, помолясь, возжигать будем. Чем ее заправить у нас найдется. До Фоминой недели пускай горит.
К нашей тетушке Агнессе надо б заехать. Она мне звонила, просила тебя поздравить.
— Ой, я только эсэмэски принимаю, секулярные звонки в роуминге отключила.
— Пошли, Настена, скроемся от мира сего в асилуме. Предвосхищаю: у него тоже есть для тебя подарок.
— Шкура белого медведя у камина?
— Увидим. Твою белую сумочку прихвати и пойдем…
В асилуме, принявшем облик и убранство маленькой городской кофейни, Настя прижалась к Филиппу:
— Ой, Фил, на стойке пусто!