Копье. Гробница

Тогда он в изнеможении провел правой рукой по своему лицу, морщась от боли, когда задевал ссадины.

— Я… не уверен… Они так долго занимались мной, что скорее всего пока не придут.

— Сколько времени ты уже здесь?

— Много… много лет… Нет, этого не может быть… Не знаю…

— Позволь, я помогу тебе, — осторожно сказала она.

— Они использовали меня, чтобы выкачивать мою силу! — Человек в отчаянии затряс головой. — Они оставили меня в этой комнате, чтобы он мог использовать мои силы!

— Кто? — нетерпеливо спросила Холли, словно подгоняя его.

— Гим… Гим… — Ствол автомата указывал на портрет, висящий на стене сзади них. Она увидела, что его палец уже был готов опуститься на спусковой крючок, и ей показалось, что он хочет превратить портрет в пыль.

— Нет, нет. Не делай этого, — быстро сказала она, — через минуту здесь будет весь дом.

Рука, сжимавшая автомат, безвольно опустилась, а девушка с облегчением вздохнула.

— И как они это делали? Как они отбирали твои силы? — спросила она.

— Они… избивали… меня. Они держали меня связанным… здесь. Вот за счет этого… он мог жить. Он высасывает силу… из других.

Холли покачала головой в знак того, что ей непонятны его сбивчивые объяснения, и взглянула на свои часы. Они показывали 12:35. — Послушай, нам нужно идти, и ты должен поверить мне.

Он кивнул, осознавая, что выбора нет. Какой-то запас сил у него еще сохранился, но он не знал, насколько их хватит. Они почти не кормили его, а давали ровно столько, чтобы поддерживать в нем жизнь. Сколько времени прошло? Годы? А может быть, всего лишь неделя? Теперь время для него стало весьма призрачной категорией. Тем не менее, некоторое время он все еще был способен сопротивляться побоям и пыткам. И тогда они довели его до скотского состояния с помощью других средств. И главным среди них было унижение. Его тело было осквернено, а мужское достоинство растоптано этим двуполым существом, так его унизившим… Слезы застилали его глаза, и он смахнул их рукой.

Он рассказал им все, что они хотели знать, когда в конце концов им удалось сломать его волю, особенно после «свиданий» с Кюнером, который был законченным садистом, специализирующимся на анатомии человеческого тела. Но еще более ужасными были ночи, проведенные в этой комнате, где его посещал он, чья гипертрофированная ненависть к евреям была всем известна еще при жизни, а теперь, и после смерти, он продолжал издеваться над ним, паразитически эксплуатируя его волю и дух для продления собственного существования. Но может быть это была лишь игра его больного воображения? Иногда казалось, что предел мучений уже наступил, но он ошибался. Кошмар, от которого стыла кровь, еще ожидал его. Это бывало тогда, когда они водили его в помещение, расположенное под главным зданием, которое они называли склепом.

Именно там все, перенесенное им, уже казалось просто пустой забавой.

Неожиданно он почувствовал, что девушка трясет его за плечо. Он открыл глаза, взглянул на ее сосредоточенное лицо и понял, что он должен верить ей, поскольку ничего другого ему просто не оставалось.

— Ты будешь мне помогать? — спрашивала она, не переставая трясти его за плечо. Он кивнул, и она осторожно взяла автомат из его ослабевших рук.

— Тогда скажи мне, — продолжала она. — Кто ты? Скажи мне твое имя?

— Барух Канаан, — ответил он. — Меня зовут Барух Канаан.