— Хорошо, Елизавета Дмитриевна, посодействую, тем более что Николай Петрович, как и вы, отказался выбирать награду, а службу у Ольги Александровны таковой точно не назовёшь.
Львов развернулся и вышел. Благодарности я ему лепетала уже в спину, но он лишь наклонил голову, показывая, что услышал и принял. Высокие гости двинулись дальше. Соколова же, судя по его громким воплям, потащили совсем не на экскурсию по университету. А я осталась одна. Казалось бы, можно спокойно посидеть над книгой, но что-то мешало погрузиться в чтение. Какая-то мысль билась на краю сознания, никак не позволяя отвлечься, но и понять, что я упустила, тоже не выходило.
Конец моим мучениям положил Тимофеев, вернувшийся в лабораторию после проводов высокого гостя.
— Ну вы и учудили, Елизавета Дмитриевна, — с порога сказал он.
— Я случайно упала, — честно призналась я. — И очень испугалась.
— По вам это было не слишком заметно. Ваша сцена с Софией Даниловной, знаете ли, была очень некрасивой.
Я всполошилась, что он меня может выставить из лаборатории насовсем, и быстро сказала:
— Я испугалась, сильно ударилась и мало чего понимала. Разве можно меня винить? К тому же я ни слова не сказала об увлечении Соколова антиправительственными заговорами. А то получится, что мы знали и промолчали.
Тимофеев вздохнул.
— Вздорный он человечек, но в некоторых вопросах настоящий талант, — проворчал он. — Правда, теперь таланту этому расцветать придётся где-нибудь на периферии, и только после отбывания срока.
— Срок за шутку?
Я поначалу удивилась, но вдруг подумала, что в характере Соколова было перепутать свёртки и взять не тот, а свёрток с бомбой вполне может ждать своего часа где-то в укромном месте. И я бы очень не хотела в этот час пересечься с аспирантом или с кем-нибудь из его товарищей. Судя по тому, что Тимофеев мне ничего не ответил, он тоже сильно сомневался в том, что аспирант хотел лишь пошутить.
— Вы говорили, Филипп Георгиевич, что исследования моего деда до сих пор не повторили, — сказала я, лишь бы перевести разговор на другую тему и прервать нехорошее молчание. — Что вы имели в виду?
— У него была прекрасная методика встраивания лечебного артефакта в тело пациента, — принял подачу Тимофеев.
— А зачем встраивать? — удивилась я. — Насколько я понимаю, достаточно простого контакта с кожей.
— Неправильно понимаете, Елизавета Дмитриевна, — ехидно ответил Тимофеев, явно садясь на своего любимого конька. — Если артефакт встраивать, и не просто так, а правильно, то работать он будет куда эффективнее. Тоньше настройка. Меньше потери магической энергии. Потерять, опять же, артефакт невозможно.
— Но если это такое полезное направление, почему за столько лет не нашли методику встраивания? — удивилась я.
— С чего вы взяли, Елизавета Дмитриевна, что не нашли? — усмехнулся Тимофеев. — Извиняет вас лишь то, что вы слишком далеки пока от целительства. Методики существовали и до вашего деда, возникали и после. Так что мы встраивали, встраиваем и будем встраивать.
Он лихо подмигнул.
— Но чем принципиально отличается методика моего деда? — продолжила я допытываться. — Или вы сказали так цесаревичу для красного словца?