Гимназистка. Под тенью белой лисы

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава 19

— Жертвовать собой ради императорской семьи — долг каждого подданного, — неприязненно процедила София Данииловна. — Я бы сказала — священный долг.

И окинула меня таким взглядом, что я в раздражении выпалила:

— Что-то я не заметила, чтобы вы принимали этот долг на себя. Пренебрежение интересами империи налицо.

Делать такие заявления, сидя на полу, получается не слишком убедительно, но я чувствовала себя так, словно либо бомба всё-таки взорвалась, либо по мне пробежала толпа спасителей будущего монарха, а именно: совершенно разбитой. А тут ещё радостно засверкал вспышкой фотограф, запечатлевая редкую по драматизму сцену: наследник престола помогает своей спасительнице.

— Я член императорской семьи, — снисходительно бросила Соболева и посмотрела на меня этак сверху вниз, как на мелкое насекомое у своих ног.

— Пока нет.

— Вот именно, Софи, — выразительно сказал Львов и, видя, что я не тороплюсь принимать его помощь, ухватил меня, поднял на ноги и встряхнул так, что зубы клацнули. Мои — от встряхивания, Софии Данииловны — от злости. — Вы в порядке, Елизавета Дмитриевна?

— В совершеннейшем, — подтвердила я и на всякий случай прислонилась к стене. Ноги держать отказывались, но если Львов продолжит столь внимательно ко мне относиться, то София Данииловна исправит неаккуратность бомбиста хотя бы по отношению к моей персоне. По отношению к жениху исправлять до свадьбы будет крайне неосмотрительно. — Я вам весьма признательна, Ваше Императорское Высочество, за помощь.

— Это самое меньшее, что я могу для вас сделать. Вы всех нас спасли.

Тем временем к соколовскому свёртку, так и не рванувшему до сих пор приблизился один из охранников и предельно осторожно начал снимать слои бумаги. Сам же неудачливый бомбист стоял, подняв подрагивающие руки и уткнувшись лицом в стену, на которой виднелись кровавые разводы. Про смерть и про сатрапов он почему-то уже ничего не говорил, молчал как партизан. Проникся, наверное, важностью своей миссии по уничтожению монархов.

— Книги! — наконец крикнул охранник и потряс над полом каждым томиком.

Книги были совершенно обычными, поэтому из них ничего, кроме пыли, не высыпалось. Соколов громко хлюпнул разбитым носом и прогнусавил:

— Я же сказал, что это была всего лишь шутка.

— Хорошенькая шутка! — возмутился Тимофеев. — Ваши шутки, Павел Владимирович, дурно пахнут. В каком свете вы выставили нашу лабораторию перед гостями? Ничего, теперь у вас будет время подумать. Посидите в тюрьме, разберётесь, что приличному человеку делать можно, а чего необходимо избегать.

— Я показал несовершенство дворцовой охраны, — прогундел Соколов и шмыгнул носом. — Можно сказать, выявил огромную дыру в безопасности. За что меня в тюрьму?

Он повернул голову и возмущённо блеснул глазами. Нос у него был разбит, если не сломан, и кровь текла на пиджак и рубашку не обильно, но и не торопилась останавливаться. Фотограф радостно переключился на него и сделал пару снимков, наверняка весьма эффектных.

— Какую дыру? — возразил охранник. — Будь у вас в руках что-то опасное, мы бы засекли артефактами, а книгами вам никого не убить. Разве что напугать.

— Ах, это были всего лишь книги? — восторженно переспросила София Данииловна, и по её лицу разлилось неземное блаженство. — Получается, Елизавета Дмитриевна из-за тяги к знаниям уронила бедного аспиранта и разбила ему нос? Как неблагородно с её стороны нападать на ничего не подозревающих господ. Впрочем, Рысьины всегда отличались плохим воспитанием.

В улыбке она расплылась совершенно крысиной, наверняка кто-то из этих мелких грызунов потоптался в её родословной совсем недавно, иначе ничем не объяснить желтизну её острых противных зубов.