В хижине тепло, но за ее стенами все так же бушует метель, и ветер свистит среди сосен, да так, что потолочные балки скрипят. А Разбойница сейчас там одна…
– Тебя ко мне привел лев, – вполголоса произнес Акастос, знакомым движением почесывая бороду. – Если это знак, то как его понимать?
– Не знаю, но я рад, что Разбойница нашла твой дом. А еще больше рад, что ты спасся с Талакреи!
Акастос вздохнул:
– А я, наверное, рад, что ты уцелел, Блоха.
– Почему только «наверное»?
Странник уставился на него:
– Он еще спрашивает! Пятнадцать лет я в бегах, скрываюсь от Воронов! За все это время мне представился лишь один шанс убить высокорожденного Ворона. Один шанс уничтожить кинжал Короносов. И кто мне помешал? Ты. Что же мне теперь, от восторга плясать при виде тебя?
– Тогда зачем было меня спасать? – проворчал Гилас.
– Да вот сам удивляюсь, с чего вдруг я не бросил тебя замерзать насмерть у меня на пороге.
Акастос встал и направился в угол, где лежали дрова. Гилас заметил, что при ходьбе он морщился и берег правую ногу.
– Да, это тоже твоя заслуга, – вполголоса произнес Акастос. – Ты мне ногу еще летом обжег, а последствия до сих пор чувствую.
– Прости.
– Какой мне прок от твоих извинений? Помоги-ка лучше ужин приготовить.
Гилас нашел два надтреснутых роговых стакана и пару мисок, а Акастос тем временем достал облепленный сажей котелок и запасы съестного: жалкие остатки ячменной муки и копченой свиной грудинки, немного козьего сыра, две подгнившие луковицы, талый снег и пригоршню мохнатых бледно-зеленых листьев (последние Акастос вытащил из мешочка на поясе).
– Это что? – настороженно поинтересовался Гилас.
– Ясенец белый. Он растет только в кефтийских горах и отгоняет Чуму, так что на вкус не жалуйся.
Кинув Гиласу палку, Акастос велел мальчику помешивать кашу; сам принялся смешивать вино с талым снегом, а потом покрошил сыр в другую миску.
Гилас произнес:
– Мне надо тебе кое-что сказать.