Когда пришло время Карнавала, выступить на нем решились далеко не многие из тех, кто состоял в нашей школе. Костюмы, приготовленные для этого случая, у нас имелись в избытке, а вот людей не хватало. Может быть, они решили, что с большими городскими школами самбы нам нечего и тягаться, – не знаю. Мы столько дней работали не покладая рук, репетируя, маршируя, готовясь к Карнавалу, а когда Карнавал начался, многие члены нашего оркестра попросту не пришли, и потому в соревновании мы выступили не лучшим образом. Даже когда мы шли по улицам, кое-кто из наших оркестрантов норовил улизнуть. Смешно! Я так ничего и не понял – скорее всего, они полагали, что главное для нас – выиграть состязание между пляжными оркестрами, – и считали, что выше этого уровня нам не подняться. Состязание-то мы, кстати сказать, выиграли.
В те десять месяцев, что я провел в Бразилии, меня заинтересовали энергетические уровни легких ядер. Сидя в моем гостиничном номере, я разработал для них теорию, однако мне нужно было проверить ее на опытных данных. Дело это было новое, им занимались в Келлогской лаборатории специалисты Калтеха, вот с ними я и связался, – договорившись о времени наших разговоров, – с помощью радиолюбителя-коротковолновика. Мне удалось отыскать такого в Бразилии, и раз в неделю я приходил к нему на дом. Он установил связь с другим радиолюбителем, жившим в Пасадене, и, хотя это было не вполне законно, присвоил мне позывные и во время сеанса связи говорил:
– Переключаю тебя на ВКВИ, он сидит рядом и хочет с тобой поговорить.
А я произносил:
– Говорит ВКВИ, будьте добры, сообщите мне расстояния между теми спектральными линиями бора, о которых мы беседовали на прошлой неделе, – ну и так далее. Я использовал эти экспериментальные данные для корректировки моих констант и проверки того, правильным ли путем я иду.
Потом этот радиолюбитель уехал отдыхать, однако предварительно свел меня еще с одним. Этот второй был слеп, однако с рацией своей управлялся умело. Оба были ребятами очень симпатичными, а налаженная благодаря им связь с Калтехом оказалась весьма эффективной и полезной.
Что же касается собственно физики, я работал довольно много и не безрезультатно. Впоследствии аналогичную теорию развили и проверили совсем другие люди. Мне казалось, что у меня слишком много требующих корректировки параметров, – слишком много «феноменологических поправочных коэффициентов», которые приходилось производить, чтобы все сошлось один к одному, – и потому я не думал, будто сделал нечто полезное. Мне требовалось более глубокое понимание ядра, а с другой стороны, я не был вполне уверен, что из этого выйдет какой-нибудь толк, и потому больше ядерной физикой не занимался.
Теперь насчет системы образования в Бразилии – опыт, который я там приобрел, оказался весьма интересным. Я обучал группу студентов, которым в конечном итоге предстояло стать учителями, поскольку в Бразилии возможностей заниматься наукой даже у получившего хорошее образование человека было совсем не много. Эти студенты уже прослушали немалое число курсов, а тот, что читал я, был самым сложным – электричество и магнетизм, уравнения Максвелла и прочее.
Университет размещался в нескольких разбросанных по городу офисных зданиях, я читал мой курс в одном из них, окна его выходили на залив.
По ходу занятий я обнаружил очень странное явление: я задавал какой-то вопрос, и студенты отвечали на него с ходу. Однако когда я задавал вопрос в следующий раз – на ту же самую тему, да, собственно, и вопрос-то, насколько я мог судить, тот же самый, – они вообще ничего ответить не могли! К примеру, как-то раз я, рассказывая о поляризации света, раздал им полоски прозрачной поляризующей пленки – поляроида.
Поляроид пропускает только свет с определенным образом направленным электрическим вектором, ну я и рассказывал, как можно определить характер поляризации света по тому, темнеет поляроид или светлеет.
Сначала мы взяли две полоски поляроида и покрутили их, добиваясь того, чтобы света они пропускали как можно больше. Это позволяло сделать вывод, что в данный момент обе полоски пропускают свет с одним направлением поляризации, – свет, проходящий через один кусочек поляроида, проходит и через другой. А затем я спросил у студентов, как можно определить
Об этом они ни малейшего представления не имели.
Я-то знал, что это требует определенной изобретательности, и потому дал им намек:
– Приглядитесь к свету, отраженному лежащим за окнами заливом.
Все молчали.
Тогда я спросил:
– Вы когда-нибудь слышали об угле Брюстера?
– Да, сэр! Угол Брюстера – это угол, под которым отражается средой, обладающей показателем преломления, полностью поляризованный свет.
– И как же поляризуется отражаемый свет?