После того как прием закончился, его организатор рассказал мне, что руководитель группы спросил у него: «Что за мужик спускался к нам и играл на колокольчике? Классный он ритм выдавал на этой штуковине! И кстати, та шишка, ради которой вы все устроили, – знаешь, он к нам так и не подошел, я его ни разу не видел!»
Ну так вот, в Калтехе существует театральная группа. Часть ее актеров – это студенты Калтеха, часть – люди со стороны. Если в какой-то пьесе имеется маленькая роль, например полицейского, который должен арестовать кого-то из персонажей, на нее обычно приглашают одного из профессоров. Зрители страшно веселятся – профессор выходит на сцену, производит арест и уходит.
Несколько лет назад группа ставила мюзикл «Парни и куколки», а в нем есть такая сцена: главный герой привозит свою девушку в Гавану и там они попадают в ночной клуб. Постановщица пьесы решила, что неплохо бы взять меня на роль барабанщика этого клуба.
Я пришел на первую репетицию, эта дама указала мне на дирижера их оркестра и сообщила:
– Джек покажет вам партитуру.
Я остолбенел. Партитур-то я читать не умею, я думал, мне просто нужно будет выйти на сцену и произвести некоторый шум.
Джек уселся за рояль, ткнул пальцем в ноты и сказал:
– Значит, так, вы начинаете с этого места, играете вот это. Потом вступаю я –
В общем, показывает он мне партитуру, записанную каким-то безумным узором из крестиков, испещряющих нотные линии, говорит, говорит, думая, что я музыкант, а я решительно ничего запомнить из сказанного им не могу.
По счастью, я на другой день заболел и на следующую репетицию прийти не смог. Я попросил Ральфа зайти ко мне – он же музыкант и должен знать, что там в этой партитуре к чему. Ральф пришел, заглянул в нее и говорит:
– А, ничего страшного. В самом начале вы проделываете вещь совершенно необходимую – задаете ритм для оркестра, который к этому времени успел сбиться. После вступления оркестра начинается импровизация, потом мы делаем паузу, позволяя актерам поговорить, но, думаю, дирижер подаст нам знак, чтобы мы остановились.
Я к этому времени уже уговорил постановщицу взять в спектакль и Ральфа, так что на сцене мы должны были сидеть рядышком. Он играл на тумба, я – на бонго, и его присутствие чертовски облегчало все дело.
Ну так вот, Ральф показал мне ритм. Там и было-то всего двадцать – тридцать ударов по барабану, однако воспроизвести их требовалось очень точно. А я точно никогда не играл, поэтому справиться с этой задачей мне было трудно. Ральф терпеливо объяснял: «Левой, правой, дважды левой, снова правой…» Я старался как мог и наконец постепенно начал задавать правильный ритм. Времени у меня на это ушло черт знает сколько – несколько дней.
Неделю спустя мы пришли на репетицию и обнаружили, что в оркестре появился новый барабанщик – настоящий, перешедший в него из какой-то группы. Мы представились ему:
– Привет, это мы должны играть в сцене, которая происходит в Гаване.
– А, привет. Погодите-ка, где она у нас… – Он переворачивает страницы партитуры, находит нашу сцену, берет палочку и говорит: – Ага, вы начинаете так…
И, постукивая палочкой сбоку по барабану на полной скорости, выдает: бам, бам, ба-ба-бам, ба-ба-бам, бам, бам, глядя при этом в ноты! Меня он просто потряс. Я
Так или иначе, я упражнялся, упражнялся и все же научился делать все правильно и на сцене выступил. Даже с успехом: всех очень забавлял профессор, играющий в спектакле на бонго, да и музыка получилась неплохая – только та ее часть в самом начале, которую нужно было воспроизвести в точности, давалась мне с большим трудом.
В той гаванской сцене должны были танцевать несколько студентов, а танец их требовалось поставить. И постановщица попросила жену одного из сотрудников Калтеха научить этих ребят танцевать, – та была балетмейстером и работала на киностудии «Юниверсал пикчерс». Ей понравилось, как мы играем на барабанах, и, когда с представлением спектаклей было покончено, она спросила у нас, не хотели бы мы поиграть в балете, который будет ставиться в Сан-Франциско.
– ЧТО?