И тут я понимаю: ничего-то он в числах
Более того, сама идея метода приближений была выше его понимания, – впрочем, получить этим методом точное значение кубического корня удается далеко не всегда. Так что объяснить ему, как я вычисляю кубические корни, мне не удалось, как не удалось и объяснить, что 1729,03 он выбрал попросту на мое счастье.
О Americana, Outra Vez!
Как-то раз я подсадил на дороге в машину одного парня, путешествовавшего автостопом, и он рассказал мне, до чего интересна Южная Америка, заверив, что я непременно должен там побывать. Я пожаловался на незнание языка, а он ответил: так выучите его, невелика проблема. И я решил, что это хорошая мысль – надо бы мне съездить в Южную Америку.
В Корнелле иностранные языки преподавали, следуя методу, который использовался во время войны: в группу из десяти изучающих язык студентов включался человек, свободно им владеющий, и все разговоры велись только на этом языке – ни на каком другом. Поскольку я, хоть и был профессором, выглядел довольно молодо, то решил присоединиться к такой группе под видом обычного студента. А поскольку я еще не надумал, в какую страну Южной Америки поеду, то выбрал испанский, так как в большей части тамошних стран как раз по-испански и говорят.
Я пришел, чтобы записаться на занятия, мы все стояли около аудитории, готовые войти в нее, и вдруг видим, в нашу сторону шагает блондинка из тех, которых называют «пневматическими». Знаете, время от времени на человека накатывает чувство, которое можно выразить только словами «УХ ТЫ»? Выглядела она просто сногсшибательно. Я сказал себе: «Может, она тоже испанским решила заняться – вот будет здорово!» Ан нет, она проследовала на занятия португальским. И я подумал: какого черта – я могу и португальский учить.
Пошел я было за ней, но тут во мне проснулся англосакс, заявивший: «Нет, так правильные решения о том, какой язык учить, не принимаются». И я повернул назад и записался на изучение испанского – о чем после сильно пожалел!
Немного позже – в Нью-Йорке, на собрании Физического общества – я оказался сидящим в зале рядом с бразильцем Жайми Тиомну, и он спросил меня:
– Что вы собираетесь делать этим летом?
– Думаю посетить Южную Америку.
– О! А в Бразилию приехать не хотите? Я бы добыл для вас место в Центре физических исследований.
Выходит, теперь мне придется переучиваться с испанского на португальский!
Я отыскал в Корнелле аспиранта-португальца, мы с ним занимались два раза в неделю, и мне удалось немного изменить то, что я уже выучил.
В самолете, которым я летел в Бразилию, мне досталось место рядом с колумбийцем, говорившим только по-испански, – так что беседовать с ним я не стал, чтобы опять не запутаться. Однако впереди меня сидели двое, разговаривавшие по-португальски.
Наконец, когда мы сели для дозаправки на Тринидаде, я подошел к ним и очень медленно произнес на португальском, вернее, на том, что я считал португальским:
– Извините… вы понимаете… то, что я сейчас говорю?
–
Ну и я объяснил им, как смог, что полгода изучал португальский, однако разговоров на нем никогда не слышал, а прислушиваясь к ним в самолете, не смог понять ни единого слова.
– А, – рассмеялись они. –
Язык, на котором они говорили, имел к португальскому такое же отношение, какое идиш имеет к немецкому, – представьте себе, как человек, изучавший немецкий, сидит за спинами двух говорящих на идише евреев и пытается понять, что происходит. Язык явно немецкий, а разобрать ему ничего не удается. Должно быть, как-то не так он этот язык учил.