Впереди замерцал огонек; Прокоп подумал, что надо обойти его стороной, но остановился в нерешительности. Лампа над столом, огонек в печи, фонарь, нащупывающий дорогу… Словно больная бабочка затрепетала в нем крылышками, стремясь к мерцающему огоньку. Прокоп медленно приближался, как бы не решаясь подойти; он останавливался, согревая душу далеким неверным пятнышком света, и снова шел и боялся, что опять его прогонят. Наконец подошел близко, остановился: а это повозка с холщовым верхом, на оглобле висит горящий фонарь, отбрасывая трепетные блики на белую лошадь, белые камни, белые стволы придорожных берез; холщовая торба привязана к морде лошади; опустив голову, она хрупает овес; у нее длинная серебряная грива и хвост, не знавший ножниц; а возле стоит тщедушный старичок, с белой бородой и серебряными волосами, и он так же светел, как холщовый верх повозки; переминается, задумался старичок, расчесывает пальцами белую гриву лошадки, ласково что-то приговаривая.
Вот старичок обернулся, смотрит в непроглядную тьму, спрашивает дребезжащим голоском:
— Это ты, Прокоп? Иди, я тебя уже поджидаю.
Прокоп даже не удивился — ему только стало безмерно легко.
— Иду, — прошептал он, — ведь я так долго бежал!
Старичок подошел, пощупал его пальто.
— Совсем мокрый, — укоризненно сказал он. — Простудишься смотри.
— Дедушка! — вырвалось у Прокопа. — Вы знаете, что Гроттуп взлетел на воздух?
Старичок соболезнующе покачал головой:
— А народу сколько погибло! Утомился ты, правда? Садись на козелки, я тебя довезу. — Дед засеменил к лошадке, неторопливо стал отвязывать торбу с овсом. — Но, но, будет тебе, — прошамкал он. — Поехали, гость у нас,
— А что у вас в повозке? — спросил Прокоп.
Старичок обернулся к нему, засмеялся.
— Мир, — ответил он. — Ты еще не видал мир-то?
— Не видел.
— Ну, так я тебе покажу, постой-ка.
Он положил торбу в повозку и принялся без всякой спешки отстегивать верх с одной стороны. Отстегнул, откинул — показался ящик с застекленным окошечком.
— Постой-ка, постой, — бубнил старичок, отыскивая что-то на земле, поднял хворостинку, подсел на корточки к фонарю и зажег ее, делая все неторопливо, основательно.
— Гори, разгорайся! — уговаривал он хворостинку; потом, защищая ее ладонями от ветра, подошел к ящику, поднял крышку и зажег хворостинкой какой-то фитилек внутри.
— У меня там масло, — объяснил он. — Кое-кто уже карбидом светит, да… от карбида глазам очень больно… И вещь-то такая, взорвется — и на́ тебе; еще покалечит кого. А масло — все равно как в церкви.
Он наклонился к окошку, заглянул внутрь светлыми глазами.
ebooksa