Любовь за любовь. Верность за верность. Возможно Анжелика и Валентин сумеют противостоять миру лжи и притворства? Герои уходят из социального мира зла и обмана в мир искреннего чувства. Они счастливы, так как под мишурой карнавального костюма сумели расслышать биение человеческого сердца.
Публика холодно приняла последнюю комедию Конгрива «Так поступают в свете». Впрочем, драматург это предвидел. В посвящении к пьесе он писал, что «она лишь в малой степени была назначена удовлетворять вкусам, которые по всему судя господствуют нынче в зале». Конгрив подчеркивал, что ряд персонажей его новой комедии «будут смешны не в силу природной глупости (она ведь неисправима и потому неуместна для сцены), а больше из-за желания во что бы то ни стало выказать свой ум; стремление сойти за умника совсем не есть признак ума». В этих словах чувствуется иное отношение и к «остроумцам» в целом, и к методу создания персонажей, и к задачам комедийного жанра.
Последняя комедия полна размышлений над судьбами человека и общества. «Все поучения, Мирабелл!» — восклицает в раздражении миссис Милламент, выслушав одну из наставительных тирад своего поклонника. И верно: Конгрив стремится в этой комедии, как нигде прежде, развлекая, поучать. В пьесе по сравнению с предыдущими тремя гораздо меньше «скептического» и «фривольного» юмора. Здесь много ассоциаций исторических, театральных, литературных: Милламент и Мирабелл цитируют Джона Саклинга, в кабинете леди Уишфорт лежат книги Куорлза, Принна, Беньяна и Колльера, свою служанку Пег леди Уишфорт сравнивает с астурийкой Мариторнес из «Дон Кихота» Сервантеса, многие персонажи знакомы с греческой мифологией, даже невежественный сэр Уилфул упоминает Ореста и Пилада. Все в этой комедии как будто бы и привычно: знакомая расстановка сил, столкновение столичных джентльменов с провинциальными сквайрами, конфликт поколений. И, однако, многое изменилось. Самый показательный в этом смысле — образ Мирабелла, героя нового времени, испытывающего на себе несомненное влияние века Просвещения. Его основное оружие — здравое суждение, его речь обретает точность и логику хорошо сбалансированного рассуждения, она элегантна, не изобилует игрой слов, нет избытка сравнений и метафор:
Фейнелл. Ты настоящий кавалер, Мирабелл. И хотя у тебя хватает жестокосердия не ответить на страсть дамы, ты достаточно великодушен, чтобы печься о ее чести. Однако наигранное безразличие выдает тебя с головой. Ты отлично знаешь, что пренебрег ею.
Мирабелл. Зато твой интерес к этому делу отнюдь не кажется наигранным. Твои мысли явно больше заняты упомянутой дамой, чем женой (I).
Как отличается этот ответ Мирабелла от грубых реплик Хорнера из «Жены-провинциалки» Уичерли или светской перебранки Дориманта из «Раба моды» Этериджа. Здесь все — намек, форма предложения отполирована, удар спрятан в подтекст.
В отличие от ранних героев Конгрива, Беллмура и Вейнлава, Мирабелл скромен, он справедливо полагает, что подлинный ум и душевная доброта неотделимы.
Мирабелл хорошо знает жизнь, знает, что любовь несет волнения, тревоги, переживания: «...Даже вздумай кто поселиться на ветряной мельнице, и его не ждет столько передряг, сколько предстоит человеку, доверившему свой покой женщинам...» Но если Валентин отгонял подобные мысли, меняя тему разговора, то Мирабелл заключает: «Сознавать это и все-таки любить, все равно, что постичь истину разумом, но по-прежнему творить глупости под влиянием инстинкта» (II).
Во многом Мирабелл напоминает Валентина: искренностью, умом, честностью. Он любит Милламент и верен ей, чем навлекает на себя гнев миссис Марвуд и леди Уишфорт. Один из интереснейших эпизодов комедии — разговор Мирабелла и Милламент о предстоящей совместной жизни (так называемая сцена «выдвижения условий», акт IV): впервые герой комедии периода Реставрации так заботится о будущей семье и детях, репутации дома, здоровье жены. Именно Мирабеллу поручает Конгрив прочесть заключительные строки комедии:
Милламент, обаятельная, тонкая, сочетает в себе кокетство и ум, притворство и искренность. Она любит позлить Мирабелла, подразнить поклонников, прикинуться легкомысленной и ветреной. Но притворство нужно Милламент для единственной цели — спрятать глубокое и сильное чувство к Мирабеллу. Светское кокетство — щит, за которым скрывается подлинная Милламент. Выдержка, такт, умение вести себя с разными людьми и в разных обстоятельствах — примечательная черта героини. В открытый бой она вступает, лишь когда нужно защитить свое чувство: в поединке с миссис Марвуд (III) она одерживает блестящую победу.
Фейнелл и миссис Марвуд во многом напоминают Пройда и леди Трухлдуб из «Двойной игры». Оба они эгоистичны, жестоки, стремясь добиться удовольствия и власти любой ценой. «Я знаю, Фейнелл — человек сомнительных правил, больше друг себе, чем кому-либо, и вдобавок вероломный любовник...» — говорит Мирабелл (II). Что ж, Фейнелл сам признается, что живет и поступает, «как положено в свете».
Конгрив решительно осуждает этот свет, его законы и мораль. Он осуждает и тех, кто принимает светское общество таким, какое оно есть, мирясь с его цинизмом и порочностью.
Герои Конгрива прошли сложный путь эволюции от веселого и беспутного Беллмура до философа Мирабелла, от светской кокетки Белинды до умной и содержательной Милламент, которой близок и понятен мир добра и чувства.
Конгрив творил на рубеже веков, в эпоху переломную, сложную, формирующую новые понятия, мораль и этические нормы. Комедии Конгрива, произведения подлинно талантливые и яркие, созданные едким насмешником над нравами века, отразили свое время, свою эпоху.
Источники
Комедии Конгрива «Старый холостяк», «Двойная игра» и «Так поступают в свете» переводятся на русский язык впервые; комедия «Любовь за любовь» публиковалась ранее (М., «Искусство», 1965), для настоящего сборника она заново отредактирована.
Все переводы сделаны с английского издания: William Congreve. The Complete Plays. The Mermaid Series. London, 1947.
Библиография изданий комедий Конгрива обширна. Ниже приводится перечень наиболее важных изданий, появившихся в период с 1712 по 1967 г.
William Congreve. Five Plays. London, 1712.
William Congreve. The Works, vols. 1-3. London, 1730.