Обманувший дьявола

– Понимаете, – объяснила она, – мы работаем с архивами. Но документарная база очень невелика. Церковные метрики – рождения, браки, смерти – в основном были уничтожены в двадцатые годы. Вместе со всей церковной атрибутикой. Тогда не понимали, что это всего лишь архивы. И никакого отношения к культу они не имеют. Что касается других источников – например, судебных решений, если, скажем, ваш предок совершал какие-то правонарушения, – то эти документы по большей части сгорели в войну. Тогда в здание, где они хранились, попала бомба. Фактически выяснить что-то возможно только чудом и то по семьям дворян. Там еще можно направить запрос в Москву. Существовал единый реестр дворянства. Может быть, что-то найдется и у нас. Если, например, говорить про то же Митрошино, то рядом с ним было поместье графов Леопольдовых. Про эту фамилию нам кое-что известно. Что до крестьян, то обнаружить что-то можно только случайно. Архивы не оцифрованы, и поисковые возможности из-за этого еще более ограничены. Поймите правильно, мы не можем допустить вас самих к подлинникам документов. А у музея нет возможности заниматься подобными изысканиями. Тем более, повторяю, надежды на результат практически нет.

– Понятно, – вздохнул Андрей.

– И ничего нельзя сделать? – возмутилась Аня.

Что ответила ей на это Жанна Петровна, Андрей не услышал. Он отвлекся, заметив, как среди папок, стопой громоздящихся на столе, что-то зашевелилось. Вглядевшись пристальнее, он заметил, как между желтоватых от времени картонок вылез на столешницу длинный розовый червячок. Он извивался всем телом, как будто его били конвульсии, и подползал к Андрею все ближе.

Андрей невольно отшатнулся и убрал со стола руку, на которую до этого облокачивался. Только тут он заметил, что стол кишмя кишит червями. И что они, по-видимому, уже давно по его руке забрались к нему под рубашку. Он почувствовал их конвульсивные движения на своем теле. Они впивались в его кожу, пробуравливая ее своими крохотными черными головками, и забирались все глубже и глубже.

Он стал давить их руками, стараясь при этом, чтобы его движения не заметили окружающие. Он гладил себя рукой по груди, чтобы уничтожить червей. Но это не помогало. Все его тело как будто было охвачено пламенем. Черви передвигались внутри него, под кожей, сползаясь к животу. Наверное, они уже проникли в его желудок и заполнили его. Он чувствовал, как копошащийся живой клубок поднимается все выше и выше и скоро поток червей вместе с остатками непереваренной пищи и желудочным соком хлынет у него изо рта. Он судорожно сжал зубы, чтобы не допустить этого. Заметив, наверное, его борьбу с червями, хозяйка кабинета что-то сказала ему, возможно, о чем-то спросила. Но он не смог расслышать. В ушах его шумела бесконечной набегающей волной пульсация крови. Чтобы выглядеть естественно, он молча кивнул в ответ, боясь расплескать содержимое собственного желудка.

Ему становилось все хуже и хуже. Он давился комом из червей, забивших ему горло, и уже не мог сдерживать рвотные позывы. Он судорожно закашлялся и сложился на стуле почти вдвое, чтобы унять боль в груди. Перед глазами у него оказался мраморный пол. Впрочем, он не был мраморным, как показалось ему, когда он вошел в кабинет. Нет, это были не красноватые прожилки камня, а одно сплошное шевелящееся море красноватых червей. Они поднимались снизу, раздвигая своих собратьев, и извивались на поверхности, пока их самих не вдавливали в глубину следующие легионы червей. Андрей содрогнулся. Под ним не было ничего, кроме метров, возможно, километров червей. И в любую секунду он мог провалиться туда, в эту зловонную отвратительную бездну.

Потом в его сознании был провал. Он чувствовал только боль в груди. Ее щемило, как от задержанного надолго дыхания. Но вздохнуть было невозможно. Он словно поднимался из морской пучины к поверхности. Захлестнувшая его тьма постепенно рассеивалась. И он уже мог слышать где-то наверху приглушенные расстоянием и толщей воды голоса.

– Переживает… история семьи… любимая бабушка… сердце… – объясняла кому-то Аня.

Потом он вынырнул на поверхность, к жизни и свету. Жанна Петровна держала возле его рта стакан с ледяной водой. И он пил из него, как младенец или тяжело больной, клацая зубами по запотевшему стеклу.

– Вам лучше? – спросила Жанна Петровна, поймав на себе его осмысленный взгляд.

– Да, спасибо, – отстраняясь от стакана, выдавил он, – простите ради бога.

– Что вы, что вы, – замахала руками Лидия Павловна, – какие тут извинения. Хорошо, что все хорошо кончается. Вам точно не нужна помощь?

– Нет, со мной уже все нормально, – пробормотал Андрей и, обернувшись к Ане, добавил: – Мы, пожалуй, пойдем.

– Одни расстройства у человека в нашем городе, – сверля заместителя директора музея строгим взглядом медсестры, громко произнесла Аня.

По-видимому, она со всей возможной выгодой смогла обратить очередной приступ Андрея к его же пользе. По крайней мере, вид у музейных дам был весьма испуганный и сочувствующий, почти извиняющийся.

Андрей уже хотел встать со стула, чтобы уйти.

– Подождите, – внезапно остановила его Жанна Петровна.

Служительницы истории переглянулись. По-видимому, им обеим пришла в голову одна и та же мысль, но они не были уверены, стоит ли доверять ее посторонним. И все же чувство сострадания к их безутешному посетителю восторжествовало в сердцах музейных див.

– Может быть, Поморцев? – почти просительно предложила своей начальнице Жанна Петровна.