Годы паники. Как принять верное решение, когда все говорят «пора рожать»

Так что, когда этими несколькими словами он показал готовность стать отцом для ребенка, но не партнером для женщины, он не просто пристыдил мою надежду и смутил нежные чувства, но и отсек еще непрожитую жизнь. Он стер потенциальную версию другой Нелл, равно как и детей, которых она могла бы родить. Даже не обязательно отдавая себе в этом отчет, оттянул десну моего напускного безразличия, обнажив больной нерв моей жажды. Но вместо того чтобы порадоваться этой жажде и дорожить ею, он, подмигнув, ушел прочь.

Поскольку я не только профан в технологии, но и скряга, на мой смартфон загружено около семи песен. Так что, пока я в громе и грохоте неслась через весь Чешир с ноющим сердцем, у меня был невеликий выбор: слушать либо кавер-версию It’s All Over Now, Baby Blue («Теперь все кончено, детка») группы Them, либо семнадцатиминутную версию Love To Love You Baby («Люблю любить тебя, детка») Донны Саммер. Я выбрала первую. Жаль, что не вторую. Сидя в наушниках, уткнувшись лицом в стекло, я не чувствовала ничего. Я была мячиком для пинг-понга, раздавленным и лопнувшим, лежавшим в пыли на полу амбара. Меня снесло каменной стеной; я была похожа на старый, дурно пахнущий из-за преклонного возраста ланчбокс. Я плакала, как огонь на солнце⁴.

Разумеется, для расставаний хороших мест не бывает. Они убили слишком много прогулок по набережным, излюбленных кафе, безмятежных лесов и дымных пабов. Кстати, идея: государству следовало бы обеспечить людей специально отведенными под расставания зонами. Это своего рода близнец моего проекта с домами престарелых для разбитых сердец. Хорошо бы обустроить финансируемые правительством муниципальные площадки, куда, наревевшиеся всласть, утратившие любовное томление парочки смогут приходить, чтобы разрубить узел. Вместо того чтобы поганить ресторан, ближайший парк или, того хуже, собственный дом разговорами, из которых узнаешь, что тебя больше не хочет партнер, насколько лучше получить в свой ящик в Outlook безликое, автоматическое, не требующее ответа электронное письмо, приглашающее тебя в какой-нибудь офисный центр у шоссе М6. Явиться в совершенно нейтральное, ужасающе невыразительное помещение над залом ожидания вокзала, где партнер сядет напротив тебя на штампованный пластиковый стул, опершись локтями на ламинированную столешницу, всю в пятнах от слез других людей, и примется методично крушить твое сердце. Войти, чувствуя, как душа уходит в пятки, в конференц-комнату в индустриальном здании рядом с гравийным карьером, увидеть, как бойфренд стоит на ковровой плитке под голой флуоресцентной лампой, и гарантированно понять: он тебя сейчас бросит. Больше не придется возвращаться в то место, ничто не напомнит о нем за обедом в пабе или во время долгой прогулки.

Воспоминания не застигнут врасплох три месяца спустя, когда ты поведешь кузину пить чай в любимый ресторан. То место навсегда останется далеким бюрократическим кошмарным сном, который однажды пришлось перетерпеть, зато потом можно игнорировать. Вот как должны происходить расставания.

Пожалуй, в тот момент я была ближе всего к этой идиллической мечте. Я стояла на вокзале Крю. От заляпанных дерьмом железнодорожных путей дул ледяной сибирский ветер, пока я пыталась купить что-нибудь, стоившее меньше 5 фунтов и при этом способное положить конец ощущению, будто что-то или кто-то гложет внутренности. Затем – неторопливый обратный поезд до Лондона. Рюкзак отягощал плечи, как чувство вины, и ледяные огни витринной стойки кафе ослепительно сияли на седых волосках, прокравшихся в мою гриву. До сих пор гадаю, действительно ли я это заслужила. До сих пор жалею, что он не сделал это как-то покрасивее.

В тот момент мне, наверное, следовало завязать с походами. Следовало вспомнить собственные советы и понять: совместное поедание лапши из пакетиков прямо в куртках-ветровках вряд ли приведет к любви на всю жизнь. Стоило сообразить, что на шансы добиться преданности от мужчины отрицательно влияют необходимость мучиться, натягивая на себя трусы и сгибаясь для этого пополам, как креветка; попытки заниматься сексом под пологом отдающей плесенью парусины или последующий сон в двух парах мужских носков.

Но нет, я лишь стала ходить в походы еще усерднее. О, друзья мои, я ходила как одержимая! За следующие два года я исчеркала маршрутами всю карту страны; я стала профессионалом обвалки мяса в полевых условиях. Я наконец наскребла достаточно уверенности в себе, чтобы понять, что для меня важно, – а это были ландшафт, общение с природой, люди, которые говорят «да», секс и приключения. Мне нужен был мужчина, пахнущий древесным дымом, обладатель качественного джемпера, способный загодя забронировать билеты на поезд. Я еще не доросла до того, чтобы признаться самой себе: помимо романтики и приключений хочу – и заслуживаю – теплых чувств и обязательств. Тем не менее я хотя бы вволю дышала свежим воздухом и была качественно выгуляна. Ну, вы понимаете, как собачка.

Есть один миф, который старательно пролезает во все поры нашей культуры, и мне потребовались годы для осознания, что он не всегда верен.

Этот миф состоит в том, что все мужчины – сексуальные хищники, всю жизнь живущие в состоянии возбужденной похоти, и окружающим остается либо проклинать ее, либо соглашаться.

Рада вам сообщить: это чушь собачья. У некоторых мужчин высокое либидо. Как и у некоторых женщин. У большинства высокое либидо бывает в определенные периоды жизни и в конкретных обстоятельствах. Как и у большинства женщин. У некоторых мужчин либидо низкое. Как и у некоторых женщин. В своей книге «Чего хотят женщины?» (What Do Women Want) писатель Дэниел Бергнер утверждает, что любые различия между полами не столько обусловлены биологией, сколько созданы психологической обработкой: хотя женская сексуальность – такая же неистовая и животная, как и мужская, женщинам внушают, будто выражение животного желания почему-то непристойно или неженственно⁵. Поэтому, когда настойчивая, животная женская похоть наконец пробивается на поверхность, она может казаться постыдной или неестественной и быстро подавляться. Но она есть – и всегда была. В конце концов, как указала Зои Уильямс в одной из своих превосходнейших статей, книга «Пятьдесят оттенков серого» стала непревзойденным за всю историю Соединенного Королевства бестселлером именно потому, что ее массово покупали возбужденные женщины⁶. Те самые, которых непонимающие или недостаточно пылкие партнеры слишком часто списывали со счетов как «фригидных» или «слишком старых». Злая шутка биологии: у мужчин либидо часто достигает пика в восемнадцать, а женщины, как правило, приходят к расцвету к тридцати годам. Это создает тот самый порочный круг, квадратуру которого мне до сих пор не удалось успешно рассчитать. Но если отставить в сторону социальное научение, в самой своей сексуальной сути и аппетитах мужчины, женщины и небинарные люди во многом одинаковы.

Это я все к тому, что басня, будто все мужчины жаждут секса и готовы им заниматься круглосуточно, глупа и опасна. Во-первых, она неявно подкрепляет заблуждение, будто в сексуальном нападении главной составляющей является секс, а не насилие или желание власти. Она говорит нам, что якобы мужчины не в состоянии сдерживаться: иногда их похоть становится слишком сильна, чтобы оказывать ей сопротивление, и поэтому им необходимо заняться сексом – не важно с кем, вне зависимости от чувств объекта. Но цель сексуального нападения целиком и полностью состоит в обретении власти над другим человеком, причинении ему боли, игнорировании человечности, издевательстве над его чувствами и имеет очень мало отношения к собственно сексу. Во-вторых, эта басня означает, что в союзе гетеросексуального мужчины и гетеросексуальной женщины у обоих партнеров присутствуют негласные представления о том, кто и чего будет хотеть в данном союзе. Он – секса, внушают нам, и ей решать, дать или не дать. Слишком большую часть жизни я ощущала себя неудачницей и старой каргой каждый раз, когда мужчина не бросался на мои кости, даже когда к этому не было никаких препятствий. Я стыдилась того факта, что с радостью прогрызла бы джинсовую ткань, лишь бы получить оргазм, в то время как мужчину, лежавшего рядом, что угодно на свете интересовало больше, чем секс со мной. Что и приводит меня с ужасающей неизбежностью к полю в Уитби.

* * *

Я в одних трусах сижу в одиночестве в жаркой оранжевой палатке, в поле с видом на плавную береговую линию Северного Йоркшира, и гадаю: а что, собственно, происходит? На дворе лето 2014 года. Я встретила этого мужчину – будем называть его Максом (в основном потому, что я никогда не спала с мужчиной по имени Макс) – на закрытом просмотре в Манчестере несколько недель назад. Почему-то, уезжая из Лондона на север, я всегда ощущала намек на головокружительную каникулярную иллюзию – когда попадаешь туда, где тебя не так хорошо знают, не с такой легкостью осуждают и где можно хвататься за любую возможность получить удовольствие. В общем, я поехала с Максом к нему домой и, несмотря на то, что была в велюровом комбинезоне, который делал доступ к моим эрогенным зонам практически невозможным, провела одну из лучших бессонных ночей в жизни. Воодушевленная ею, а также тем, что у Макса машина и, по его словам, он умел разводить костер, я предложила отправиться на выходные с палаткой в Йоркшир. В тот момент я не поняла, что Макс, помимо всего прочего, адепт теории заговора, питающий нездоровую страсть к просмотру видео.

В тот день, когда мы сидели на обрамленном деревьями бережку у маленького беспокойного ручейка, он вдруг ни с того ни с сего спросил, верю ли я в драконов. Настроение у меня было великодушное, поэтому я объяснила, что, на мой взгляд, люди Средневековья могли уподоблять ожогу укус большой ядовитой ящерицы, и они, возможно, некогда водились в Европе.

Возникла недолгая пауза, а потом он повернулся ко мне, в очередной раз потер лоб пальцами, напоминавшими паучьи лапки, и промолвил:

– Ну, не знаю… Мне просто кажется, тут скрыто нечто большее, понимаешь? Такое множество легенд не вырастает на пустом месте.

Дальнейшее понеслось с неизбежностью пищевого отравления: 11 сентября было акцией американских спецслужб, Иисуса на самом деле никто не распинал, здание английского парламента выстроено на пересечении древних лей-линий. И тому подобное. Очередь вишенки на торте настала, когда мы ехали по залитым солнцем холмам Северного Йоркшира и он заговорил – все быстрее и громче – об автобусных остановках по обочинам дороги.

– Вот, смотри-ка, смотри! Все эти остановки – все они разные, у каждой своя особенность. Они похожи на маленькие домики.

Я согласилась, мол, и вправду, славные такие павильончики.

– Но в Манчестере такого быть не может. Большой город, государство – оно контролирует все, мысли каждого человека, твое поведение. Они буквально манипулируют тобой, заставляя вести себя так, как им надо.

Я слушала его вполуха, отчасти потому, что отвлеклась разглядыванием поля, уставленного копнами сена, отчасти потому, что пыталась отключиться от этого беспомощного бреда. Кто такие «они»? Он имеет в виду мэрию или парламент?