Империя мертвецов

Батлер вытащил откуда-то сферу и надавил на нее дымящимся концом сигары. От детонирующего шнура посыпались искры. Силуэты агентов, окружавшие церковь, дрогнули, и по ту сторону ограды стали тут и там вспыхивать огоньки. Батлер поднял сферу над головой и резким движением метнул ее в сторону здания. Следом красными прочерками полетели другие. Канифоль, помещенная внутрь каждой сферы, ярко вспыхнула, освещая место, где приземлялись шары. Затем Батлер размашисто опустил руку с сигарой в сторону, пинкертоновцы ничком повалились в траву, и со стены храма в тот же миг открыли огонь.

В ночной тьме сверкали белые огоньки звезд и вспышки выстрелов. И посреди стонущих от боли пинкертонцев в черных костюмах, словно видение из сна, возникла тонкая белая тень. Ей будто дела не было до пуль, она легко ступала вперед, а ее протянутые руки плясали, как у кукловода. Град из пуль обходил ее, отведенный в сторону невидимой силой.

Согласно отчетам военных врачей из Нетли, живые люди на поле битвы стреляют не так уж и эффективно. Если вообще стреляют, то целятся в безлюдный участок, просто чтобы создать видимость участия в сражении. Большинство военных успехов создается усилиями малой части солдат, которые не колеблясь убивают себе подобных. Этот доклад поразил армейскую верхушку до глубины души. А вот если людей выставляют биться против мертвецов, то эффективность взлетает практически до ста процентов, целиться сразу начинают по жизненно важным точкам. Вот еще одно преимущество мертвецов над живыми: им неважно, против кого воевать, они не знают сомнений. Не так много людей способны спустить курок, стреляя в женщин и детей. На это стоит инстинктивный запрет.

Но Адали так успешно шла по полю боя не поэтому, что противник не хотел в нее стрелять. Напротив, она избегала пуль как раз потому, что целились именно в нее. Она отводила их от себя руками самих стрелков.

Огни от снарядов с канифолью, которые бросили люди из «Пинкертона», освещали бледный профиль. Она будто брела во сне и глядела в какой-то иной мир. А щеки и губы жили собственной жизнью. Она нежно напевала. Погрузилась в мысли, вытянула руки, и ее голосовые связки дрожали.

Я не слышал песни Адали. Но не потому, что ее заглушал грохот выстрелов, а потому, что она пела без голоса. Эта мелодия была не для ушей живых.

«То есть, по вашему мнению, я разгуливала по округе с собачьим свистком?» – спросила меня Адали после инцидента в Энрёкане. Теперь я узнал правду. Не носила она с собой никакого свистка. Она и без него может столкнуть мертвеца в пучину неистовства… Нет, не только: она умеет ими управлять. Я знал об этой способности, но впечатлился не меньше. Эта женщина – тоже оружие, способное уничтожить мир.

Адали не спеша продвигалась вперед, не обращая внимания на стонущих коллег. Батлер выбросил сигару и пошел следом. За его спокойным маршем побежал и я, Барнаби пошел за нами широким шагом, а Пятница – своей вечно неуклюжей походкой. Ни одна пуля в нашу сторону не прилетела.

– Если она так умеет, – крикнул я, обводя рукой бойню вокруг, – то почему сразу не послали Адали?!

Батлер с сожалением мотнул головой:

– Она не может взять управление над затаившимся мертвецом. Ей надо знать, где он. И откуда нам знать, что тут среди охранников одни франкены? А над живыми Адали не властна.

С этими словами он направил вверх «Смит-Вессон» и выстрелил. С водостока упал мужчина, и Адали, обернувшись, загадочно улыбнулась своему начальнику.

– По большей части… – поднимаясь по каменной лестнице, отчиталась она, – они под моим контролем.

Батлер кивнул, толкнул створки и шагнул в здание храма. В мерцающем свете лампы из тьмы проступила темная кафедра. За лампой шевельнулся силуэт.

Он дрогнул, и тут же в зале одновременно зажглись все газовые светильники. Со всех сторон протянулись бледные тени. Двумя рядами выстроились лавки для прихожан, а за кафедрой возвышался огромный человек. На его лице пышно кустилась седая борода, а высокий лоб с залысинами прорезали глубокие морщины, свидетельствующие об интенсивном мыслительном процессе.

Он здорово отличался от того существа, которое в своей работе описала Мэри Шелли. Мужчина показался мне очень старым и при этом потрясающе представительным. Он двигался невероятно плавно и явно привык выступать перед большой аудиторией. Лицо из-за прорезавших его глубоких морщин казалось величественным, а за следами прожитых лет как будто скрывалась ласка. И только в остром взгляде читалась холодная проницательность и жестокость.

– Добро пожаловать, – поприветствовал он, пока мы молча оглядывали зал, в котором причудливо плясали пламя и тени. Мужчина же как ни в чем не бывало продолжил: – Как долго! Я заждался. У нас осталось не так много времени. А ведь я приготовил такой радушный прием. Если теперь сбегу, нам, пожалуй, будет некогда поиграть в догонялки?

Он с сожалением покачал головой.

– Как когда за вами гнался Виктор? – съязвил я, но мужчина только махнул рукой.

– Вы, люди, так и остались дураками. Я оставлял столько подсказок! Вы представляете, сколько времени я потратил на то, чтобы – не понять людей, нет – научиться дозировать для вас информацию? И вот наконец являются те, кто хоть чего-то стоит, а вас всего четверо.