Колесо страха

– Иштар! Набу! – прошептал он, пав на колени. – Пустите меня на корабль снова! Иштар! Поступай со мной так, как тебе угодно, лишь пусти меня снова на твой корабль!

Глава 7

Раб корабля

Ответ пришел сразу. Кентон услышал рокот бесчисленных волн, обрушивавшихся на скалистый берег. Он становился все громче.

В грохоте вод внешняя стена его комнаты исчезла.

Там, где она была, возник гребень огромной волны. Волна обрушилась на Кентона, подняла его, приняла в себя и наконец вытолкнула наверх, выше и выше, задыхающегося.

Но он снова был на поверхности бирюзового моря.

Корабль находился рядом. Рядом! Его изогнутый нос проплывал мимо головы Кентона. С него свисала золотая цепь, почти касаясь гребней волн. Кентон рванулся к ней – и промахнулся.

Он опять рухнул в воду. Мимо двигался сияющий борт корабля. Кентон снова рванулся вверх. Еще одна цепь, черная, свисала с кормы, качаясь над волнами.

Ему удалось схватить ее. Море вцепилось в его бедра, ноги, ступни. Он держался, медленно и осторожно подтягиваясь, перебирая руками. Теперь он был прямо под фальшбортом. Медленно Кентон выглянул из-за него.

Длинные руки протянулись к нему, длинные пальцы вцепились в плечи, подняли, швырнули на палубу и прижали к ней. Вокруг лодыжек обернулся ремень, руки оказались прижаты к бокам.

Он увидел лицо барабанщика с лягушачьим ртом. А из-за его невероятно широкого плеча показалось белое лицо Кланета. Кентон услышал его голос:

– Неси его внутрь, Гиги.

Кентон почувствовал, как барабанщик поднял его – легко, будто ребенка, – и, держа в своих могучих руках, занес внутрь черной каюты.

Барабанщик поставил Кентона на ноги, рассматривая его. Во взгляде читалось любопытство, даже, скорее, изумление. С тем же любопытством глядели на него агатовые глаза рыжебородого воина и тусклые глаза Кланета.

Кентон рассмотрел всех троих. Черный жрец был массивен, крепко сложен, его кожа казалась бледной, мертвой, точно вены укрылись глубоко в плоти, чтобы не выдать неестественно медленного течения крови. Лицо Нерона[50], вылепленное из глины онемевшими руками.

Затем Гиги – барабанщик. С лицом лягушки, с оттопыренными ушами, с кривыми ногами. Тело Гиги выше бедер было гигантским, его венчали широкие плечи, с которых свисали длинные обезьяньи руки, – их силу Кентон почувствовал на себе. Уголки безобразной прорези рта изгибались в злобной улыбке. В нем было что-то от старых земных богов, что-то от Пана[51].

Рыжебородый – перс из тех времен, когда персидские орды проходили там, где позже пройдут римские легионы. По крайней мере, так показалось Кентону, судившему по легкой кольчуге, по ногам в шелковых шароварах, высоким сандалиям, изогнутым кинжалам и симитару[52] на украшенном драгоценностями поясе.

Он был человеком, как и сам Кентон. На нем не лежала печать смерти, как на Кланете, в нем не ощущалось гротескности Гиги. Полные чувственные губы под ухоженной бородой казались живыми, тело было крепким и мускулистым, а лицо – белее, чем у Кентона. Но это лицо имело выражение отчаянной скуки, которую не могло развеять даже любопытство при виде Кентона.

Напротив него лежала широкая плита из гелиотропа. Шестеро жрецов склонялись перед ней на коленях, вознося молитвы чему-то, что находилось в нише над плитой.