Колесо страха

22
18
20
22
24
26
28
30

– Хорошо! – пророкотал черный жрец, толкнув танцовщицу ногой. – Теперь ни он, ни Шарейн не потревожат тебя более. Ты заслужила награду, обещанную мною.

Нарада подняла на него белое заплаканное лицо, протянула к нему дрожащие руки.

– Если бы он любил меня, – всхлипнула она, – он бы не ушел. Если бы он любил меня хоть немного – я бы не отпустила его. Но он разгневал меня, опозорил меня, отбросив мою любовь. Не ради тебя, черный змей, несмотря на нашу сделку, я отправила его к ней – и к смерти!

Черный жрец посмотрел на танцовщицу и рассмеялся.

– Какова бы ни была причина, ты сделала это, – сказал он. – А Кланет платит свои долги.

Он швырнул пригоршню драгоценных камней в ее ладони. Она закричала, разжала пальцы, будто камни обжигали ее. Они упали, рассыпались по булыжникам двора.

– Если бы он любил меня! – всхлипнула она. – Если бы он любил меня хоть немного!

Она снова свернулась среди своих бабочек.

Теперь Кентону стал ясен план черного жреца. Он отпустил рычаг, направился к бронзовой двери, вставил в нее ключ, прошел в медленно открывшийся проем и побежал по коридору. В нем горели два пламени – белое пламя любви к этой женщине, черное пламя ненависти к Кланету. Он знал, что Шарейн находится там, куда направляется жрец Бела.

Если Кентон не успеет добраться до Обители Бела вовремя и победить, это будет конец. Нарада раскаялась, но слишком поздно. Черный жрец сделал ставку и выиграл!

Кентон бежал вперед, ругаясь. Если Шарейн, одурманенная сном, примет жреца Бела за самого бога, она возляжет с земным любовником! Ее невинность не спасет ее. Кланет позаботится об этом.

А если Шарейн очнется… Господи, очнувшись, она примет жреца Бела за него – за Кентона!

Так или иначе, одного лишь присутствия жреца и жрицы в Обители Бела будет достаточно, чтобы приговорить их обоих. Да уж, Кланет позаботится об этом.

Он вслепую бежал по коридору, охраняемому каменными химерами. Наконец Кентон остановился у широкого прохода, завешенного неподвижными занавесями, сделанными, казалось, из чистого серебра. Кентон вытянул руку, раздвинул металлические занавеси, заглянул внутрь…

Он обнаружил за ними собственную комнату.

Вот она перед ним, его старая комната в его старом мире!

Он видел драгоценный корабль – сияющий, мерцающий, но будто светящийся туман окутывал его. Зеркало было полускрыто тем же светящимся паром. Между Кентоном и его комнатой висела завеса из бесконечного числа микроскопических атомов.

Комната находилась в Нью-Йорке, а он – здесь, в этом странном мире!

Комната была зыбкой, призрачной, то проступая четче, то расплываясь перед его глазами.

А Кентон смотрел на нее с неверием, и отчаяние сжимало его сердце. Он чувствовал, как занавеси под его руками то становятся легче, то вновь превращаются в металл, то ускользают из-под его рук, по мере того как очертания комнаты проступают через туман или растворяются в нем. Но в этих колебаниях очертания драгоценного корабля виднелись все яснее, светились ярче – призывая его, вытягивая обратно!