– Муравьи…
Огромный муравейник под слоновым деревом, обычно покрытый тысячами шевелящихся насекомых, точно живым покрывалом, сейчас был почти пуст. Если приглядеться, можно было различить, как муравьи суетливо изнутри затыкали глиной ведущие наружу ходы.
– Они чуют большую воду, – пояснил старик. – Ты же не можешь уйти в свою нору и закрыться там, белый человек?
– У нас есть припасы. Зерно в кувшинах. Масло. Что еще нужно?
– В большой дождь, – сказал старик, – в этих лесах оживает зло. Дагор позовет его, и оно придет сюда.
– С Божьей помощью, – отец Игнасио сжал в руке четки, – мы устоим.
Он читал записи здешних миссионеров, запертых непогодой среди гниющих стен миссии, когда зеленая мохнатая плесень пожирает все – от постельного белья до требника. Ничего, говорил он себе, это просто дождь, всего-навсего дождь.
Он услышал его ранним утром – тысячи крохотных ножек, шорох по тростниковой крыше, стук по пальмовым листьям. И, несмотря на этот стук, вокруг царила странная тишина. Сначала он даже не понял, в чем дело, потом сообразил – смолкли пилы и молотки мириадов насекомых, из ночи в ночь сверлившие ему череп …
Он проглотил свой кофе (маленькая слабость, от которой так трудно отказаться) и взялся за лопату. Нужно отвести воду от часовни, подумал он. И от хижин. И от госпиталя. Проклятые язычники дезертировали и бросили его один на один с демоном…
Нет, все-таки осталась одна птица. До чего же странно она кричит. Будто плачет. Или нет?
Он осторожно вертел головой, пытаясь определить, откуда исходит голос. Потом распрямил ноющую спину и шагнул в часовню.
Она распласталась по полу и впрямь как большая птица или летучая мышь. Черное одеяние по подолу заляпано красной глиной, плечи трясутся.
– Мэри, – сказал он тихонько, – Мэри, дитя мое!
Она вскочила, обратив к нему бледное заплаканное лицо. Пальцы перебирают четки.
– Отец мой… – она всхлипнула, – я хочу исповедаться.
– Я к твоим услугам, дочь моя, – он вздохнул, – но может, ты просто… по-человечески… так в чем дело?
Внезапно она бросилась ему на шею, охватив ее руками, и вновь отчаянно зарыдала.
– Он даже не смотрит на меня!
Если она больше не невеста Бога, то кто возьмет ее теперь? – вспомнил он. А вслух сказал:
– Молодой Глан?