Не оглядываясь

– Город есть, – сказал старик, – но он не для людей.

– А для кого?

Старик молча пожал плечами.

– Как же быть?

Старик поглядел на него, и отец Игнасио в ужасе увидел, что глаза у него белые, с опаловым молочным отливом.

– Завтра за мной придут, – сказал он.

– Кто?

– Те, кому я служу. Я думал, твой Бог сильнее. Но он ушел. Хочешь посмотреть на них, глупый раб слабого Бога?

– Нет, – сказал отец Игнасио.

– Твоя Мэри все равно умрет. У нее печать смерти на лице.

– Тогда я буду рядом, чтобы причастить ее и отпустить в дальнюю дорогу, – сказал отец Игнасио, – в чудесную дальнюю дорогу, где только свет, и золото, и лазурь…

– Она не пойдет туда. Она пойдет другой дорогой – а там мрак… огонь и мрак…

– Нет! У каждой души есть надежда на спасение, старик! До последнего мига, до последнего дыхания.

– Ты хороший человек, чужак. Ты ее жалеешь. Ты добрый. Но почему дагор пришел сюда?

– Что?

– Что ты такого сотворил, слуга чужого Бога, что дагор прошел через болота, через гнилые леса, прошел, чтобы найти тебя?

Старик глядел на него полупрозрачными бельмами.

Отец Игнасио сидел, прижимая к груди пахнущий плесенью требник, и ладони его были черны от сажи.

* * *

Не так-то просто срезать себе посох в лесу, где все криво, где деревья, переплетаясь, душат друг друга так, что и не разберешь, где чья ветка. Он раздвигал гибкие плети, свисающие с ветвей густой зеленой бахромой, и цветы, которыми они были увенчаны, касались его лица полуоткрытыми влажными ртами, мясистыми губами – алыми, желтыми, розовыми. Мэри шла рядом, опустив глаза, на косынке грязные разводы, нехитрые пожитки за спиной. Юноша поддерживал ее под локоть. Идти и впрямь было трудно, почва напиталась водой, которая проступала сквозь нее при каждом шаге, башнями и пагодами прорастали причудливые грибы. Бледный мох распадался на легкие хлопья от прикосновения посоха.

Лучше бы этот Арчи держался подальше от девушки, но она едва стоит на ногах. Аттертону и так тяжело – щадя остальных, он нагрузил на себя большую часть пожиток. Получился весьма внушительный тюк – этот человек воистину двужильный. У Томпсона груз был меньше, наверное, так и было задумано. Ведь он, рыскавший по сторонам с карабином наперевес, – единственная их защита.