Пока варились яйца и овощи, а Володя мариновал курицу, Юра резал колбасу и огурцы, не забывая, конечно, то и дело закидывать себе в рот «лишние» кусочки.
Устав за этим наблюдать, Володя предложил:
— Юра, если голодный, давай сделаю нормальный бутерброд?
— Отстань, мам, так вкуснее! — отмахнулся тот.
К одиннадцати наконец накрыли стол. Юра включил прямую трансляцию с празднованием Нового года на центральной площади Берлина. Потом он вспомнил что-то, ушёл рыться в комоде, выудил оттуда пару свечей в подсвечниках, установил их на стол.
— А что? Раз у нас всё так... Хм... Романтично, ну, в смысле, с оливье и ёлками, то почему не при свечах?
Володя с ним был полностью согласен. Юра щёлкнул зажигалкой, и посреди праздничного стола загорелись два огонёчка.
В половину двенадцатого зазвенел таймер на духовке. Володя пошёл вынимать курицу, а Юра достал шампанское, ром, бокалы и стаканы.
— В целом можно начинать, — сказал Володя, садясь за стол.
— Руки прочь! — воскликнул Юра, заметив, что тот взялся за приборы. — «До двенадцати взрывать салаты нельзя», — так ещё моя бабушка завещала!
— Так до двенадцати и от голоду сдохнуть можно.
Юра пожал плечами и взялся за бутылку шампанского.
— Я думаю, это правило не распространяется на выпивку.
Хлопнула пробка, в бокалах зашипели пузырьки.
Володя поднял свой.
— Ну, как там полагается? Провожаем Старый Новый год? Спасибо две тысячи шестому, он был хорошим, особенно его конец.
Они чокнулись и выпили. Юра повернулся к столу, потянулся за мандарином и ехидно спросил:
— Кстати, а что же такого у тебя случилось в конце две тысячи шестого?
Володя посмотрел ему в глаза, прищурился:
— А то ты не знаешь!