Библиотека

Несколько секунд он стоял, не шелохнувшись, будто размышлял над чем-то очень важным, потом тяжело вздохнул и подошел к окну.

Он задернул занавески в комнате, прошел мимо Евгения на кухню и проделал то же самое.

– Этому вы не сможете не поверить, – сказал он.

Театр абсурда продолжался. Представление шло полным ходом; автором, режиссером и актером выступал сам Пинт, а единственным зрителем – несчастный Стратонов.

Поэтому, когда Пинт полез в штаны, Стратонов только брезгливо поморщился. "По-моему, он еще и извращенец. Интересно, что он мне сейчас предложит?".

Однако, против его самых худших ожиданий, Пинт вытащил из-за пояса джинсов какой-то сверток и благоговейно положил его на стол.

– Смотрите… – шепотом сказал он. – Вот что ему было нужно.

Пинт стал медленно развязывать кожаные тесемки, стягивавшие сверток.

Стратонов ощутил какое-то странное, доселе неведомое ему чувство. Это чувство было настолько мощным и всеобъемлющим, что он содрогнулся всем телом. Он понял, что прямо сейчас, на его глазах, должно что-то произойти. Что-то такое, что может изменить его жизнь навсегда… И еще неизвестно – в какую сторону?

Однако страшащая неизвестность загадочным образом уравновешивалась ощущением неотвратимости этой перемены. Это ДОЛЖНО было произойти, и противиться было бессмысленно.

Только потом, когда прошло какое-то время, он сумел подобрать точное название случившемуся. Он заглянул в собственную СУДЬБУ – привилегия, дарованная немногим.

Кем дарованная? Какой высшей, неизмеримо могущественной и неназываемой силой? И вообще – привилегия ли это? Или..?

Нет, об этом не стоило даже и задумываться. Никакой, даже самый изощренный и преуспевший в науках человеческий разум не мог постичь того, что открылось Стратонову. Обрывки мыслей – не более, чем легкая пыльца, соскобленная перочинным ножиком с огромного гранитного валуна, лежащего посреди Вселенной от сотворения мира.

Разум был бессилен; Евгений полностью доверился сердцу, открывшемуся для Веры.

Со Стратоновым случилось то, что казалось ему невозможным, и, вместе с тем, пугало.

Он уверовал.

* * *

– Их шесть, да? – все так же, шепотом, спросил Пинт и убрал кусок мягкой кожи, укрывавший некую, как подумалось Евгению, книгу.

Настойчивый солнечный свет пробивался сквозь занавески, окрашивая воздух комнаты в нежно-голубой цвет.

Однако свечение, исходящее от странной книги ("даже не книги, – подумал Евгений. – Скорее, тетради…"), было сильнее.

Оно дрожало и переливалось, придавая всему, чего касалось, ореол мистической таинственности.