Она не понимала, почему при мысли об этом становится грустно – точнее, не признавалась себе, пока не оказалась вдали от настойчивой эмпатии Кифа, у себя в постели в компании одного только храпящего Игги и собственных несчастных мыслей.
Где-то глубоко внутри нее теплилась крохотная, отчаянная надежда, что секрет, вынудивший сообщить о «лебединой песне» – секрет, благодаря которому он узнал про Путеводную звезду, – каким-то образом приведет их в Сумрак.
Надежда была глупой, пустой. Но теперь она пропала, и оставалось лишь продолжать искать иголку в стоге сена.
Продолжать ходить в школу и каждый вечер слушать, что они ничего, ничего, ничего не нашли.
У них не было ответов.
Не было плана.
С каждым днем пропасть между ней и человеческими родителями увеличивалась – а «Незримые» становились все ближе к неминуемой победе.
– Я как-то видел один человеческий фильм, – обратился к ней Декс на четвертый день после исцеления, и Софи выронила учебник, который достала из шкафчика.
Она не заметила, как он подошел.
Она вообще мало что замечала. Уже несколько дней.
– Он был про чуму, которая превращала всех в зомби, – продолжил Декс, поднимая учебник. – И они шатались по улицам, гниющие такие, со стеклянным взглядом. Жуткая гадость. Зато забавно было глянуть, чего боятся люди.
– Хорошо, – проронила Софи, закрывая шкафчик. – И зачем ты мне об этом рассказываешь?
– Потому что ты мне их напоминаешь – ну, без кровавых язв, конечно. Серьезно, Фитц подарил тебе коробку воздушных пудингов, а ты даже не покраснела. А еще даже не заметила, в каком виде ты весь день ходишь.
Он отлепил от ее плеча записку, гласившую: «СЛАВА КОМАНДЕ ФОСТЕР – КИФА!»
Софи моргнула.
Декс понизил голос и, убедившись, что никто не подслушивает, спросил:
– Волнуешься о родителях, да?
В горле встал ком.
– Да, хотя так нельзя.
– Почему?