– Где ты встретился с Мохаммедом Бадави, младшим братом Хосина?
– В контейнере. Я искал что-нибудь съестное и обшаривал его.
– А что ему понадобилось в этом контейнере?
– Он думал найти там ноутбук своего брата.
– Где он, этот контейнер?
– Около старого завода крепежных изделий. Под автострадой. Недалеко от моего сквота.
– Это совпадает с показаниями Мохаммеда Бадави.
Я догадываюсь, что парнишка провел здесь такие же «веселые» часы, как я. И чисто по-человечески начинаю жалеть, что этот мальчик, совсем еще незрелый, прошел через такое испытание по вине тех, кто его окружал с детства.
– Но компьютер я обнаружил раньше, чем он, и припрятал. Решил оставить его себе.
– А почему ты сразу не сказал нам правду?
– Не хотел трубить на весь свет, что обитаю в заброшенных домах и ем то, что нахожу в помойных баках. У меня своя гордость.
– Твоя гордость сделала из тебя подозреваемого.
– Ах вот как! Значит, я уже не обвиняемый? Значит, все кончено?
Терлетти в замешательстве начинает кашлять. В его мощной грудной клетке этот кашель звучит гулко, словно эхо в пещере. Он давится им. Ишь как его разобрало, – видать, трудно признаваться в своей оплошности!
– Госпожа следователь отказалась дать санкцию на твой арест. Она считает, что у нас нет улик против тебя. Но это вовсе не исключает твоей виновности. Я с тебя, парень, глаз не спущу. Я в тебе еще не разобрался. Что бы ты ни делал, я буду тут как тут. А теперь пошел отсюда!
Я медленно встаю. Не могу оторвать взгляд от зеленой картонной папки, лежащей перед ним на столе. И, уже стоя на пороге, спрашиваю:
– В вашем досье указаны имена моих родителей?
Терлетти меняется в лице:
– Чего?
– Я до сих пор не знаю, кто мои биологические родители.