Факел в ночи

Небеса, что я несу!

Я вдохнула. Слова показались вдруг банальными и бесполезными, поэтому я шагнула ближе и взяла руки Элиаса, вспомнив, что говорил Поуп: «Прикосновения порой лечат лучше трав и припарок, Лайя». Я крепко сжала его ладони, пытаясь этим выразить все, что сейчас чувствовала: «Надеюсь, что твое племя будет в порядке. Надеюсь, они выдержат допрос меченосцев. Мне и вправду очень жаль. Этого мало, но это все, что у меня есть».

Спустя миг Элиас выдохнул и склонил голову. Мы стояли, соприкасаясь лбами.

– Повтори то, что ты говорила той ночью в моей комнате в Блэклифе, – прошептал он. – Слова Нэн.

– Пока есть жизнь – есть надежда. – Повторяя за Нэн, я слышала ее теплый голос.

Элиас поднял голову и посмотрел на меня. Холод в его глазах растаял, теперь в них полыхал огонь, и у меня перехватило дыхание.

– Не забывай это, – сказал он. – Никогда.

Я кивнула. Шли минуты, но мы так и не размыкали рук, находя утешение в ночной прохладе и молчаливой компании звезд.

23: Элиас

Уснув, я попал в Место Ожидания. Я обнаружил, что лежу на спине на толстом ковре из опавших листьев. Дыханье вырывалось облаком пара. Надо мной переплетались паутиной ветви, их листва даже в полумраке горела ярким багрянцем осени.

– Как кровь. – Я тотчас узнал голос Тристаса и поднялся на ноги. Он стоял, прислонившись к дереву, и свирепо смотрел на меня. Я не видел его с того раза, как впервые попал в Место Ожидания несколько недель назад. Я надеялся, что он сумел пойти дальше. – Как моя кровь. – Он перевел взгляд на полог из веток, на лице – горькая усмешка. – Ты знаешь. Кровь, что вытекла из меня, когда Декс убил меня по твоему приказу.

– Прости, Тристас. – С тем же успехом я мог бы быть глупой блеющей овцой. Но гнев в его глазах казался таким противоестественным, что мне захотелось сказать что-нибудь успокаивающее.

– Аэлия уже оправилась, – бросил Тристас. – Предательница. Я думал, она будет скорбеть хотя бы несколько месяцев. Но когда я навестил ее, то увидел, что она ела. Ела!

Он принялся вышагивать взад-вперед. Лицо его потемнело, превратившись в уродливую, грубую пародию на Тристаса, которого я знал. Он что-то шипел под нос.

Тысяча чертей, он так разительно отличался от Тристаса, каким тот был при жизни, что возникла мысль, не одержим ли он. И могут ли призраки быть одержимыми?

На миг я разозлился на него. Ты мертв. Аэлия – нет. Но злость быстро прошла. Тристас больше никогда не увидит свою невесту. Никогда не подержит на руках своих детей, не посмеется с друзьями. Все, что у него есть – это воспоминания и горечь.

– Аэлия любит тебя. – Тристас повернул ко мне искаженное гневом лицо. Я воздел руки. – И ты любишь ее. Ты и правда хочешь, чтобы она умерла от голода? Ты бы хотел видеть Аэлию здесь, зная, что ее убила твоя смерть?

Ярость в его глазах погасла. Я подумал о прежнем Тристасе, живом Тристасе. К нему я должен был взывать. Но он не дал мне такой возможности – как будто поняв, что я хочу, он отвернулся и исчез среди деревьев.

– Ты можешь успокаивать мертвых, – донесся сверху голос Ловца Душ. Я поднял голову и увидел ее, сидящей на дереве, среди огромных корявых ветвей, словно ребенок в колыбели. Венок из красных листьев украшал ее голову точно корона, черные глаза мрачно блестели.

– Он сбежал, – сказал я. – Я бы не назвал это успокоением.