Фаталист

– Сударыня! – проговорил он, беря себя в руки. – Позвольте проводить вас. Кажется, я понял, куда вам надобно.

– Ты не узнаешь меня! – с насмешливым сожалением проговорила гостья. – Позволь же, я помогу тебе вспомнить!

Лицо ее начало меняться: черты стали вдруг зыбкими и словно перемешались, а затем вновь обрели форму. По бледному подбородку пошли алые пятна, кожа с шипением растворилась, обнажив кость.

– Теперь ты видишь?! – прошепелявила женщина, снова протягивая к Печорину тонкие, похожие на вороньи лапы, руки. – Что ты сделал со мной!

– Нет! – выпалил, застыв от ужаса, Григорий Александрович. – Ты сама! Сама себя убила!

Женщина засмеялась. Хотя у нее было только пол-лица, хохот обступал Печорина со всех сторон, и казалось, воздух из-за него превращается в нечто плотное, темное, страшное, способное задушить. Хотелось выбежать из дома, но ноги не слушались. Они словно одеревенели и приросли к полу.

– Ты умрешь! – повторяла Негурова, и кровь текла по ее груди, пропитывая платье. – Умрешь! Умрешь!

Ей больше не нужна была лестница, чтобы мучить его.

– Проклят! – крикнуло привидение, запрокидывая голову, словно в любовном экстазе.

Ледяной сквозняк задул свечу позади нее, и все погрузилось в непроглядный мрак.

* * *

Печорин проснулся около пяти. Он сел у открытого окна и расстегнул архалук – горный ветер освежил его грудь, не успокоенную тяжелым сном усталости.

Говорят, видящий призраков сам близок к смерти. Григорию Александровичу невольно вспомнились слова таинственного пациента доктора Майнера: «У меня возникло странное ощущение, будто вы скоро умрете». Что это было? Настоящее предчувствие или вспышка бреда – обострение болезни, вызванное расспросами?

Во сне – если только это был сон – Печорину пришло в голову, что вместе с призраками, преследующими его, к нему приближается гибель. Он почувствовал на лице ее смрадное ледяное дыхание, когда понял, что грань между миром живых и миром мертвых постепенно истончилась, и привидению уже не нужно поджидать его на лестнице. Теперь оно могло являться, где угодно.

В чем крылась причина? В том ли, что Григорий Александрович играл со смертью, испытывая судьбу, или в том плане, который он вынашивал в последнее время и осуществить который приехал в Пятигорск? Не сам ли он навлек на себя проклятье?

А может, дело в высшей справедливости? Вдруг, несмотря на утверждения циников, она существует? Что, если неведомая сила, именуемая Богом, отправила бедные неприкаянные души преследовать его до конца дней, напоминая о вине и неотвратимости возмездия? Его женщины… Его эринии.

Вдали, сквозь верхушки густых лип, мелькали огни крепости. Григорию Александровичу они показались колдовскими вспышками – мороком, который наводят лесные и болотные твари на путников, увлекая их навстречу погибели.

Сон… это был только сон. Мучительный кошмар, не имевший отношения к реальности. Именно так следует о нем думать. А лучше – не думать вовсе.

В дверь постучали. Это оказался доктор. Лоб у него был нахмурен, и он не протянул Печорину руки, как делал это прежде.

– Откуда вы, доктор? – спросил Григорий Александрович.

– От княгини Лиговской. Дочь ее больна – расслабление нервов… Да не в этом дело. Княгиня знает, что вы стрелялись из-за ее дочери. Кто-то уже ей рассказал. – Он замолчал.