Фаталист

Печорин рано постиг науку страсти нежной. В отличие от своих сверстников и старших товарищей, влюблявшихся безоглядно и волочившихся за предметами обожания, Григорий Александрович быстро понял, что женщины любят лишь тех, кем дорожат. Он не стремился угождать – напротив, устраивал дело так, чтобы женщина думала, будто завоевала его. Печорин позволял приносить ради себя жертвы: чем больше их будет, тем ценнее и желанней он покажется. Стоило осознать эти нехитрые законы, и любовные игры превратились в череду рассчитанных поступков и предсказуемых реакций на них.

Печорин давал женщине то, чего она на самом деле хотела, но никогда не делался ее рабом. Напротив, он всегда приобретал над ее волей и сердцем власть – может, оттого что никогда ничем особенно не дорожил, и она ежеминутно боялась выпустить его из рук, а может, все дело было в магнетическом влиянии сильного организма на более слабые. Или Печорин просто не встречал еще женщину с действительно упорным характером?

Вера не относилась к числу таковых. И вообще она была очень больна, и похоже, что чахоткой. Она не заставляла Григория Александровича клясться в верности, не спрашивала, любил ли он других с тех пор, как они расстались, а просто вверилась ему с прежней беспечностью, и оттого Печорин чувствовал, что не сможет обмануть ее. Пожалуй, она была единственной женщиной в мире, которую он не в силах был бы обмануть. Это оказалось бы… слишком низко.

Впрочем, он понимал, что скоро они разлучатся снова и уже навсегда. Вера наверняка тоже осознавала это. Ощущение неизбежности конца придавало остроты чувству, которое вновь соединило их.

Гроза удержала их в гроте лишних полчаса. Наконец, они расстались. Печорин долго следил за Верой, пока ее шляпка не скрылась за кустарниками и скалами. Сердце его болезненно сжалось, как после первого расставания.

В этот день Григорий Александрович к Раевичу не пошел, а вернулся домой. Совесть кольнула его: обещал ведь Скворцову сыскать душегуба в кратчайшие сроки, а сам? Но Печорин отогнал эту мысль: в конце концов, у градоначальника есть полицеймейстер, и тот уже, конечно, подсунул шефу казака. «Но это ведь не тот», – сказал себе Григорий Александрович.

Он велел денщику согреть чайник и медленно выпил два стакана, глядя в раскрытое окно, за которым постепенно сгущались сумерки. Есть не хотелось, так что Печорин отправился спать, не поужинав. Сон не шел, и он, заложив руки за голову, лежал, глядя в потолок.

Вдруг некое ощущение заставило его резко сесть на постели, а затем спустить ноги на пол и одеться.

Что, если сегодня убийца снова будет в гроте? Поставил ли Вахлюев там ночную охрану? Он ведь не спросил об этом у полицеймейстера!

Григорий Александрович зарядил и заткнул за пояс два пистолета.

«Значит, собрался идти туда ночью в одиночку? – спросил себя Печорин, остановившись на пороге. – Опять геройство в том же роде, что и давеча с пьяным казаком?»

А хоть бы и так?! В конце концов, чего стоит его жизнь, и есть ли, ради чего ему держаться за нее? Он играет с судьбой, и играет по-крупному – это вам не какие-то там банковские билеты на кон ставить!

Вспомнился Вулич. Поручик тоже сыграл с самой смертью. А потом укатил с деньгами. Вернер был прав: когда серб успел выиграть у Раевича? В тот день, когда пистолет дал осечку, поручик не казался счастливым обладателем солидного капитала.

Григорий Александрович шагнул за порог, плотно прикрыл за собой дверь и спустился с крыльца. Раз уж решил – так делай!

Подобрав во дворе фонарь, Печорин проверил уровень масла, убедился, что спички при нем, и зашагал через Пятигорск по направлению к Цветнику.

Город спал, огни не горели почти нигде, лишь в редких домах, где, вероятно, играли. Небо было затянуто тучами, скрывшими звезды. Только месяц, проглядывая сквозь их пелену, давал немного света. Ветра не было, листва не шелестела, и город, казалось, застыл в каком-то тревожном ожидании.

Григорий Александрович шел быстро, однако временами останавливался, чтобы понять, где находится: он еще слишком мало пробыл в Пятигорске, чтобы легко ориентироваться в темноте, особенно в такую ночь. Фонарем Печорин пока не пользовался – он прихватил его, чтобы осветить грот.

Наконец Григорий Александрович добрался до Цветника. Сейчас, во мраке, он казался буйным лесом, и то, что в его глубине находился грот, где совершились жуткие убийства, не прибавляло ему ни капли привлекательности.

Печорин шагнул в аллею, и тут ему пришлось зажечь фонарь, чтобы не сбиться с пути, потому что кроны деревьев, сходясь в вышине, полностью закрывали месяц.

Под подошвами хрустел гравий, которым была засыпана дорожка, и где-то несколько раз протяжно ухнула ночная птица – других звуков в Цветнике не раздавалось. В какой-то момент Григорию Александровичу почудилось даже, что он попал в другой мир, скрытый от людских глаз днем и открывающийся только по ночам.