— У меня слишком много работы. Кормлю вас, прислугу, угощаю кофе и печеньем многочисленных гостей. А еще нужно мыть посуду, чистить овощи и фрукты, убирать в столовой и на кухне. Мне нужна помощница.
— Так скажи Диего, — посоветовал я.
— Нужно ваше разрешение.
— Для чего?
— Я хочу взять дочь, а управляющий сомневается.
— Сколько лет девочке?
— Семнадцать. Она уже взрослая. Я научила ее всему. Рокайо замечательно готовит, варит вкусный кофе. Вы не пожалеете, синьор! Ей достаточно половины моего жалованья.
То есть 300 долларов в месяц. Кармелита получает 600. Приличная здесь зарплата[1]. Выплаты прислуги привязаны к доллару, что им очень нравится. Местный аустраль — хилая валюта, хоть и не такая, как белорусский рубль в 90-е. Курс того плясал, как пьяный на заборе. Было время, когда я получал 30 долларов в месяц. И ведь как-то жил! Кармелита с дочерью станут зарабатывать почти как Диего. Наверное, потому он и возражал. Чувствую, меня разводят. Ну, и что? Разорюсь? Смех в зале. При моих доходах даже не замечу, но зато кушать буду вкусно. И никто в суп не плюнет.
— Разрешаю. Сообщи Диего.
— Грасиас, сеньор! — поблагодарила Кармелита и отправилась к управляющему ковать железо. При этом зацепив меня бедром. Они у нее мощные. Кармелита — метиска, мать — из местных индейцев. Кровь двух рас превратила повариху в гренадера. Если дочь такая, обхохочемся.
Исцеление проходило шумно. Обычно охрана не показывается пациентам на глаза, в этот раз вышла вся. Ну, так свои прибыли. Охранники болтали с детками, выясняя, кто откуда. Земляков искали или родственников. Куба остров небольшой, а народу там, как в Беларуси. Все друг друга знают. Утрирую, конечно, но почти. Как-то в Минске жарким днем я купил мороженое. Съел его на улице. Вечером жена, смеясь, поведала, что ее подруга видела меня — проезжала мимо на автобусе. Доложила: ел мороженое. Хорошо, что рядом никаких женщин не стояло. Не отмазался бы.
Шум мешал сосредоточиться, но я терпел. Выгонять детей во двор нельзя. Одежда на них легкая — простынут. Так и завершил работу под базарный гам. Деток, наконец-то, посадили в автобус и отправили на экскурсию. Пусть посмотрят город, раз зрение вернули. Ко мне подошла Исабель.
— Знакомого нашла, — сообщила, улыбаясь. — Мальчик из соседнего поселка, я его родителей знаю. Они переживали за сына. Хозе умный, учится отлично, мечтал стать врачом. Но слепому это невозможно. Теперь будет шанс.
— Как их отбирали? — спросил я. — По какому принципу?
— По способностям. Для начала отличников в учебе. Так у нас везде. Мои родители крестьяне. Не случись революция, я бы никогда не получила высшее образование, тем более, за границей. Работала бы в поле или на панели, — она сморщилась. — До революции Куба представляла собой бордель. Американцы приезжали к нам развлекаться. Повезло бы, если какой-нибудь богач взял на содержание. В то время это было мечтой. А теперь у нас свои врачи, ученые, писатели и кинематографисты. По сравнению с 1960 годом мы шагнули далеко вперед. Бесплатная медицина и образование — такого нет нигде в Западном полушарии. Деток привезли лечить за счет государства. Вот за это любим Фиделя.
— Не все, — уточнил я.
— Ты о гусанос[2]? — наморщила она носик. — Их немного. На Кубе их презирают. Не хотят работать и учиться, но желают жить богато. Думают, что Америка поможет.
Совсем как наши «свядомые». Попросить бы их назвать хоть одну страну, которым Америка помогла. Ирак? Афганистан? Или, может, Украина? Не смешно…
— А вот я богатый, — сказал с иронией. — Это плохо?
— Нет, конечно! — возмутилась Исабель. — Ты совсем другое дело. Лечишь нас бесплатно, не жалеешь денег для детей. Настоящий человек. В СССР таких много. Вы хорошие люди. Я мечтала выти замуж за русского. Только на филфаке парней мало, да и те какие-то… — она смутилась. — Им не нравилось, что я мулатка. Не ожидала, что у вас есть расисты.