Черный дом,

После яркого солнечного дня в гостиной Нюхача так темно, что поначалу Джек просто ничего не видит. Потом, когда глаза приспосабливаются, понимает почему: одеяла, два слоя одеял, закрывают и окна гостиной, и дверь, ведущую в соседнее помещение, почти наверняка кухню.

– Он не может вынести света, – говорит Нюхач тихо, его голос не долетает до дивана у противоположной стены, на котором лежит мужчина. Другой мужчина стоит на коленях рядом с диваном.

– Может, его укусила бешеная собака. – Но Джек сам себе не верит.

Нюхач решительно качает головой:

– Это не физическая реакция. Док говорит, психологическая. Когда свет падает на него, кожа начинает расползаться. Ты о таком слышал?

– Нет. – И еще Джек никогда не встречался с таким запахом, какой стоит в этой комнате. Работают не один – два вентилятора, он чувствует движение воздуха, но вонь заполняет всю гостиную. Не только запах гниющего мяса, с ним Джек уже сталкивался, но и крови, мочи и фекалий, все густо перемешанное. Он с трудом подавляет рвотный рефлекс и видит, что Нюхач смотрит на него с сочувствием.

– Это ужасно, я знаю. Но со временем привыкаешь, как к запаху обезьянника в зоопарке.

Открывается дверь в соседнюю комнату, в гостиную входит миниатюрная женщина со светлыми волосами до плеч. В руках у нее миска. Когда свет падает на Мышонка, лежащего на диване, тот кричит. Кричит жутко, как от мучительной боли. Что-то – то ли дым, то ли пар – начинает подниматься с его лба.

– Держись, Мышонок, – говорит стоящий на коленях мужчина. Это Док. До того как дверь закрывается, Джек успевает прочитать надпись на потрепанном черном саквояже. Где-нибудь в Америке, конечно, может найтись врач, который украсит свой саквояж с лекарствами наклейкой группы «СТЕППЕНВУЛФ РУЛЗ», но не в Висконсине.

Женщина опускается на колени позади Дока, который достает из миски тряпку, чуть отжимает ее, кладет Мышонку на лоб. Мышонок стонет, начинает дрожать всем телом. Вода бежит по щекам в бороду. Борода, похоже, лезет клочьями.

Джек идет к дивану, говоря себе, что к запаху он привыкнет, обязательно привыкнет. Может, это и правда. Но жалеет, что у него нет тюбика мази «Варо Раб» компании «Викс», который большинство детективов отдела расследования убийств УПЛА обязательно держат в бардачке. С удовольствием мазнул бы каждую ноздрю.

В гостиной стоит музыкальный центр и две огромные колонки, но телевизора нет. Там, где нет окон или дверей, у стен стоят деревянные стеллажи с книгами, отчего гостиная кажется меньше. Приступ клаустрофобии не улучшает самочувствия Джека. Большая часть книг, похоже, по религии и философии. Он видит сочинения Декарта, К. С. Льюиса, «Бхагавад-гиту», «Принципы существования» Стивена Эйвери… но есть и беллетристика, книги по пивоварению, а на одной из огромных колонок лежит далеко не самая удачная книга об Элвисе Пресли, написанная Альбертом Голдманом. На другой колонке стоит фотография девочки с ослепительной улыбкой, веснушками и морем рыжеватых волос. Глядя на девочку, нарисовавшую классики на бетоне, Джек Сойер испытывает злость и боль. Возможно, на карту поставлены судьбы мира, но есть и старик, которого надо остановить. И ему следует об этом помнить.

Медведица отодвигается в сторону, пропуская Джека к дивану, не поднимаясь с колен и держа в руках миску. Джек видит, что в ней еще две мокрые тряпки и горка подтаявших кубиков льда. От одного взгляда на лед пить хочется еще сильнее. Он берет один и кладет в рот. Потом смотрит на Мышонка.

Он по горло укрыт клетчатым пледом. Лоб и верхняя часть щек, там, где нет вылезающей бороды, очень бледные. Глаза закрыты. Губы растянулись, открывая белизну зубов.

– Он в… – начинает Джек, и глаза Мышонка открываются. Вопрос, который хотел задать Джек, напрочь вылетает у него из головы. Белки вокруг коричневато-зеленых радужек стали кроваво-красными. Словно Мышонок смотрит в ужасный радиоактивный закат. Из внутренних уголков глаз течет черный гной.

– «Книга философской трансформации» рассматривает самые животрепещущие проблемы диалектики, – голос Мышонка звучит размеренно, успокаивающе, – и Макиавелли ведет речь о тех же проблемах.

– Мышонок, это Джек Сойер. – В красно-зеленовато-коричневых глазах никакого узнавания. Зато червяки гноя в уголках глаз шевелятся, как живые, словно слушают.

– Это Голливуд, – бормочет Нюхач. – Коп. Помнишь?

Одна рука Мышонка лежит на клетчатом пледе. Джек берет ее и едва подавляет крик удивления, с такой силой пальцы Мышонка сдавливают его руку. Кожа горячая. Просто раскаленная. Как булочка, которую достают из печи. Мышонок шумно выдыхает. Запах ужасный, тухлого мяса, увядших цветов. «Он гниет, – думает Джек. – Гниет изнутри. Господи Иисусе, помоги мне пройти через это».

Иисусу это, возможно, не по силам, а вот воспоминания о Софи помогают. Джек пытается удержать перед мысленным взором ее ясные, чистые, ослепительно-синие глаза.