Годсгрейв

– Мы плывем так быстро, как только позволяют Леди Трелен и Леди Налипса.

Мия посмотрела на донну Леону, стоящую в дверном проеме, сосредоточив взгляд на чемпионе. Рядом с ней замерла вечно преданная магистра.

Как обычно, пожилая женщина выглядела безукоризненно, но Мию удивило, как изменилась Леона. Обычно донна одевалась так, будто собиралась на грандиозную вечеринку, но теперь на ней была простая белая сорочка. Ее ногти были обкусаны до мяса. В правой руке она держала серебряный торквес, который некогда красовался на шее Фуриана. Металл был слегка оплавлен от яда шелкопрядицы.

– Домина, – кивнула Мия.

– Моя Ворона, – ответила женщина. – Мне отрадно видеть, что ты проснулась.

Мия села, скривившись, в голове все поплыло. Ее щека опухла, ребра ныли, и она чувствовала стянутые швы на коже. Девушка забрала у Личинки вторую чашку и выпила залпом воду.

– К-как долго я спала?

– С твоего триумфа прошло три перемены, – ответила Леона.

– Значит, оно наше? – спросила она с трепетом в животе. – Место в «Магни»?

– Да, – ответила донна, проходя в каюту. – Наше. Моего отца можно описать разными словами, вороненок. Он змей. Лжец. Ублюдок. Но ни один сангила не осмелится отказаться от столь публичного пари. Учитывая, сколько венков он выиграл, у него были лишние места. Он может себе позволить отдать одно нам. Но теперь, благодаря жертве Брин и Бьерна, у него нет эквилл. А благодаря твоей отваге, нет и чемпиона.

Женщина посмотрела на Фуриана.

– Все, чего мы хотели, теперь досягаемо.

– Как Брин? – поинтересовалась Мия.

Единственным ответом от донны послужил полный горести взгляд. Но Брин потеряла брата, прямо на своих глазах. Подавленная и истекающая кровью перед освистывающей толпой. И все впустую. Ни денег. Ни славы. Вообще ничего.

«Чего еще, ради бездны, вы от нее ждали?»

– Как твои раны? – спросила Леона.

Мия осторожно коснулась бинта на щеке и посмотрела на Личинку.

– Вы мне скажите.

– Твои ребра сломаны, – ответила девочка. – Синяки будут ужасными, но ты поправишься. Порезы на лице быстро заживают. Хотя, я боюсь, что останутся шрамы.

Внезапно эта мысль запылала ярче, чем боль от ранений. В детстве она никогда не была симпатичной – что такое красота, она узнала лишь после того, как Мариэль соткала ей лицо в Тихой горе. И, по правде, Мия наслаждалась силой, которой та наделяла.