Тот только головой покачал. Как попался им первый труп, из него слова клещами тянуть приходилось. А теперь, когда солнце к закату пошло, и вовсе умолк, точно те клещи язык ему вырвали.
– Куда спешат? – сам себя спросил Скрябин. – Или знают, что за ними погоня?
Вечерело. Замятня привал скомандовал, казачки засуетились, огонь разводя, треноги над ним выставляя. Стрельцы, даром что промокли да продрогли, ждали слов начальника. А тот размышлял, не повести ли войско дальше, не давая беглым уйти, достичь цели своей.
С чего взял, что тут их цель была, Лонгин и сам не знал. Да только примечал особые знаки, что на пути им попадались. Прав Тагай: чужая земля за Пелымью. И русским чужая, и вогулам. Языческие знаки, обереги, заклятья да чары висели на кедровых ветвях из кости, шкуры, лент и нитей разноцветных. Стучали сухим перестуком, белыми птичьими черепами пялились, высушенными лапками тянулись к пришельцам, точно душу норовя из них выцарапать.
Вода сапоги пропитала, могильным холодом сковав ноги. Шапка промокла так, что сочилась меховая опушка, точно слезой. Кафтан отяжелел, камнем давил на плечи. Гнус перед лицом вился, лез в глаза, в ноздри, шевелился там едко, зудяще. Отдых нужен. Тепло огня живого. Чарка белой, чтобы из костей стылость прогнать.
– Привал! – тяжело махнул рукой Лонгин. Стрельцы забегали, засуетились, десятники покрикивали, каждого к своему особому делу приводя. Кого – по воду, кого – по дрова. Костровых – место сухое искать, над трутом колдовать, тех, что на куховарстве, – припасы готовить.
Солнце еще не укрылось за кедровым частоколом, а поляна, Замятней для ночлега выбранная, осветилась уже рыжиной, взвился к небу дымок, забурлила вода в котелках, поднялся над ней густой дух. Кто половчее – стучали уже ложками, горячей похлебкой давясь. Кто ждал еще, те сапоги стягивали, ноги, задубевшие от холода и мокроты, к огню придвигали. Дозорные, кому первую стражу нести выпало, – и те старались ближе к кострам держаться.
Лонгин даже есть не стал – сел у костра, устало в огонь уставившись. Дневной переход по неведомой причине дался ему тяжело, от сырости ломило в костях, в голове шумело, точно с похмелья, мысли ворочались в голове тяжко, как мухи в патоке. Подошел Замятня, сел рядом.
– Неспокойно мне, – пахнул он на полусотенного похлебочным духом, чесноком да горькой. – Вели своим дозор крепко нести.
– Отчего? – спросил полусотенный глухо, головы не повернув.
– Зверь в тайге непокоится. Птица над деревьями кружит. Кабы вогулы за нами не шли.
– Думаешь, ночью напасть могут?
– Думаю.
– Знаки вдоль тропы видел, Тихон Васильевич? Что скажешь?
Замятня скривился, сплюнул в костер.
– А что сказать? Не иначе поблизости капище их поганое. А ежели так, могут и на нас ополчиться…
– А на беглых что ж не ополчились? Чай четверых побить – не полста.
– Может, и ополчились, – плечами пожал атаман. – Может, беглые твои давно кишки свои по ветвям кедровым раскидали, головой вниз повиснув. У вогулов с этим запросто…
– Нет, – полусотенный покачал головой. – След свежий, и других следов рядом с ним нет. И того нехристя, что мы утром нашли, не они сгубили.
– А кто?
ebooksa