Самая страшная книга 2018 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Привет, сынок!

Бросился к отцу на шею, обнял его так крепко, насколько мог, и зарыдал от счастья. Пашке было почти двенадцать, и он стыдился плакать при ком бы то ни было, но это ведь был папа! Настоящий, из детства! Он обнимал Пашку, трепал по волосам рукой в варежке и бормотал:

– Я тоже рад тебя видеть! Я так соскучился, если бы ты знал!

– Ты можешь приходить чаще? – сквозь плач спрашивал Пашка. – Целый год – это так долго!

– Я бы пришел, если бы мог. Я бы обязательно пришел.

– Бабушка умерла. Носом в свои любимые георгины. И я теперь в детском доме. Я теперь как бы сирота. Пойдем со мной, ты расскажешь воспитателям, что я не сирота. Я ведь могу пойти жить с тобой, да? Мы ведь можем жить вместе?

Папа отстранился.

– Нет, увы, – сказал он. – У меня все по-другому. Извини.

Борода его съехала набок. В желтоватой извалянной вате путались снежинки. Они не таяли. Пашка увидел папино лицо – такое вроде бы знакомое, но в то же время чужое, неправильное. Каждый год оно изменялось. Неуловимо, но неотвратимо.

– Я не хочу в детдом, – сказал Пашка. – Я не могу быть сиротой. У меня же есть ты.

– Извини, – повторил папа и, помолчав, добавил: – Я буду приглядывать за тобой, обещаю.

– Приглядывает? – ухмыльнулся Васька Дылда. – Вот прям так тридцать лет ходит к тебе и приглядывает?

Михалыч смотрел в окно. Судя по выражению лица, ему давно наскучил Пашкин рассказ. Оливье закончился, несколько маслин плавали в мутном соке. Где-то на улице взрывали петарды.

– Я вот что не понимаю, – сказал он. – Ты вроде рассказывал, что родом из какого-то городка на юге, под Ростовом. А потом еще поездил по детским домам. Сколько ты их сменил?

– Пять, – ответил Пашка.

– Ага, пять. И добрался до Подмосковья. И твой отец каждый год узнавал, где ты живешь, и приезжал лично?

– Выходит, что так, – сказал Пашка. – Я не задумывался об этом раньше.

Васька Дылда как бы невзначай взял коробку и вдруг с хрустом оторвал кусок цветного картона. Запустил пятерню внутрь, вытащил детали машинки и рассыпал их по поверхности стола.

В горле у Пашки застыл крик. Он рванулся вперед, но тяжелая рука Михалыча дернула его за плечо и швырнула обратно на стул.

– Значит так, папенькин сынок, – произнес Васька. – Надоело с тобой цацкаться. Вон ручка, вон документы. Подписывай, и хватит тут сопли развозить. Начнем Новый год, как нормальные мужики. А чтобы ты понимал серьезность… ну, не обессудь.