– Как же я босым-то?
– Сымай!
Он, охая, завозился с обувью.
– Не православно, голубушки! Не по-русски, ей-богу. Люди вы нравственной рыхлости!
Свинцовый кастет переместился из голенища в кулак. Кержин выпрямился, левым предплечьем отбивая нож. Кастет чмокнул подбородок коротышки. Сокрушительный удар подбросил в воздух. Перекувыркнувшись, грабитель шлепнулся о стену и развалился поперек проулка. Кержин наподдал сапогом контрольный.
Воровка попыталась удрать, но следователь встал на пути. Схватил за шиворот. Пуговицы отлетели с тужурки, съехал платок. Плеснули синевой испуганные глаза.
Она брыкалась минуту, потом ослабла в углу, покорная року.
– Ну, все, все, баста, – примирительно сказал Кержин и по-отцовски пригладил волосы девочки. Они были мягкими, детскими. Как и искусанные губы, и округлые щеки.
– Прости, что дружка твоего огрел, нервный я. К тебе разговор будет.
Она захлопала ресницами.
– Звать тебя как?
– Амалией, – сказала после паузы.
– Где здесь заночевать можно, Амалия?
– Над трактиром комнаты сдают, – непонимающе пролепетала девушка.
– Ага.
Кержин, не спуская с пленницы взора, порылся за пазухой, извлек радужные ассигнации. Воровка сглотнула, вперившись в бумажки.
– У нас с тобой два варианта, Амалия. Или я кличу городового, и тебя за безобразия и скверный норов в сибирку оформим, или разбогатеешь на три сотенных.
– Три… – она запнулась. – А что делать надо?
– Переночевать со мной.
Он ждал новую порцию царапаний и брыканий, но Амалия оцепенела. Вращались шестеренки в голове, дошло-таки, чего хочет несостоявшаяся жертва. Проклюнулась улыбка. Сперва робкая, затем насмешливая.