Из здания напротив выбрался лысый здоровяк в тесной шинели караульного. С лопатой наперевес и палками-кольями в заплечном мешке. Он поглядел обеспокоенно на сереющее небо и спешно зашагал к соседней избе.
«Попался, голубчик», – осклабился Кержин.
Выждав, он под сенью домов прошмыгнул к засоренному двору. Крыльцо прохудилось до дощатой груды. Засырелые бревна выпятились веером. В чреве избы шаркал убийца.
– Андрон Козмин!
Кряжистая фигура замерла посреди горницы.
– Вылезай.
Лопата стукнулась о пол около щетинистого пролома. За ней – пучок кольев.
Кержин впервые услышал голос солдата.
– Зря ты пришел.
Говорил Андрон, будто рот набил кашей.
– Знаешь, что это за деревня?
– Знаю, знаю. Чудес полон лес. Чудесам верим, чудесами серим. Вылезай на солнышко, друг.
Андрон встал в дверях. Он был бледен и истощен, от век расходились радиусами какие-то жильные нити, и все обличье пульсировало с ними, скукоживалось и распрямлялось. Нос напоминал формой подкову, и лысая голова казалось головой летучей мыши.
– Не навредят мне пули твои. И креста на тебе нет.
– Тебе, что же, крест жжется? – спросил Кержин, стараясь не выдать истинных эмоций, липкого будоражащего страха. Желания мчаться галопом из проклятого Краакена.
– До нутра прожигает, – сказал солдат. Под мясистыми губами, как жернова, двигались челюсти. – Я золото искал, а нашел голод. Укусила бестия.
Он поднял руку. Над костяшками алел полумесяц шрамов, точно кулак побывал в пасти хищника. Но не из-за шрамов вздрогнул Кержин. Пальцы солдата венчали узкие пластины вроде устричных створок. Когти, способные вспороть живот.
– Кто тебя укусил?
– Мертвая чухонка. Душу мою украла, где была душа – лютый голод.
Кержин вдруг понял, что солдат стоит гораздо ближе, чем раньше. И таращится алчно.