Турнир

— Дверь, — недовольно и тихо зашипел Наставник по алхимии, кидая запирающие плетения.

Тусклыми. Увидеть и забыть.

— Сделка, — кивнул посетитель, они ещё раз стукнулись предплечьями, прощаясь, и запись прервалась.

— Обычно By тебе думать не мешала.

— Кто? — ему презрительно фыркнули в ответ. — В этой дыре только пень By мог бы, но он не берет учеников после Столицы и давно погряз в теоретических исследованиях. Его последняя статья для Алхимического вестника…

— Тогда договорились. Не приходи сюда больше. Нужно будет, найдешь в таверне, на углу десятой.

— Дамы и господа, прошу занять свои места на трибунах. Третья дисциплина триста семнадцатого кернского Турнира, Высокое искусство стихосложения, объявляется открытой.

В ответ меня прилетела виноградина. Вторую Люци пожалел, положив в рот.

— Вайю, — тихо пробасил Бер. — By успеет.

— А чего ты ожидала, выдавая такой фейерверк? — он пожал плечами и устроился напротив.

— Хотя бы, — он вытащил один свиток из пачки и небрежно сунул визитеру. — Пусть изучит.

— Где шлялась?

Боги!

— Что хотели?

— Нет. — Он дошел до конца списка. — Я надеюсь, вопросов больше нет? — Я сказала это очень ровно.

— … дома и тебя. И я выполню обещанное, — давящий взгляд Бера снова прошелся по Хоку и ехидному Люци.

Я лениво перебирала пальцами гору свитков, подготовленных Люци для третьей части. Садо заслужил хороший урок, и если до этого я считала, что это идет в разрез с моим личным понятием чести, то теперь передумала. Садо получит ровно то, что заслужил.

— Господа ушли, — аларийка неопределенно махнула в сторону дальней части трибун. — Мисси, приходили военные, двое.

Поэтому стихи я планировала использовать чужие. И как в этом случае поведет себя личная печать, я не имела не малейшего понятия. Картины обретают дух, цвет, вкус, запах, объем, артефакты обретают подобие воли и привязки к хозяину, а стихи… стихи звучат. Сами по себе, и обретают образы.

Хозяин кабинета развязал мешочек и пересчитывал деньги.