— Смолли, я пришел делать тебе предложение. Хочу, чтобы ты стала моей женой. Все равно рано или поздно это произойдет. В колонии не так много мужчин, а те, кто есть, либо женаты, либо скоро будут. К тому же лучше меня тебе не найти.
Смолли ушам своим не верила. «Мало того, что этот ублюдок зашел в мой дом, пялится на меня, так еще меня пугает…» — подумала Смолли, а вслух сказала:
— Уходи.
И это «уходи» у нее прозвучало так самозабвенно, так глубоко и ясно, что у Дэвиса отвисла челюсть. Он вскочил, выбежал из ванной комнаты, затем вернулся и прокричал, брызгая слюной:
— Ну, ты у меня это запомнишь, шлюха! Ты у меня еще… — Дэвис поперхнулся и попятился.
— Ты… — звучало в ушах у Степолтона, — ты…
Миссис Дортфут закончила посадку цветов, умылась, переоделась и пришла в гости к Поликарповне.
— Поликарповна, твой чай изумительный! — уже в третий раз восклицала Дортфут.
— Пей, пей, дорогая. А я еще сухариков принесу.
— Да сиди, сиди.
Поликарповна рванулась на кухню, как выпущенный снаряд, и через девять секунд вернулась к столу.
— Да… — потягивала чай Дортфут, — а я вот сегодня цветочки сажала. Вдоль улицы и на углу Националя. Все-таки чудный мужик этот Розуел.
— Не то что чудный, — подтвердила Поликарповна, — чудесный. Он мне давеча пообещал вскоре изобрести самомоющийся кафель.
— Вот это да-а-а!
— Это да, — продолжала Поликарповна, — я вот со своим Чижиком разговаривала, так он сказал, что Розуел — это Большой разум, что альбенаретцам десять лет понадобилось бы, чтобы такой город построить, а Отгоне за три месяца отгрохал. И не тяп-ляп.
— Видный человек.
Миссис Дортфут откусила сухарь и запила чаем.
— Жених, — добавила Поликарповна.
Дортфут чуть было не поперхнулась и выпучила на подругу глаза.
— Что смотришь? — продолжала Поликарповна. — Правду говорю. Ведь к твоей дочке старшей он симпатию имеет. И нечего на меня так смотреть. Что тут плохого?!