Светало. Розовые лучики света стали падать на полированный пластиковый пол казармы.
«Черт бы побрал этих землян! — думал Розуел. — Всегда так, только начнешь какое-нибудь по-настоящему грандиозное дело всей жизни — вмешаются, растопчут и поставят тебя на самое поганое место какого-нибудь мусорщика. Черт бы побрал их всех!»
— Подъем! — заорал дневальный.
С трехъярусных коек посыпались люди.
Отгоне натянул желто-коричневые штаны, такого же цвета легкую куртку, затянул ремень и обул сапоги-ботинки, предварительно намотав портянки. Поначалу многие надевали носки, но во время маршевых переходов носки сбивались и натирали ноги. Слава Богу, что среди них оказалась пара русских, которые научили пользоваться портянками.
— Стрр-оо-йся!
Дежурный оглядел строй суровым взглядом и пошел докладывать взводному.
Пока сержант докладывал, Оттоне украдкой оглядел строй. Карла еще не было. Несколько дней назад он показал, кто чего стоит, и ему прострелили обе ноги. Поговаривают, будто командование теперь сделает его инструктором по рукопашному бою.
— Разойдись! — скомандовал сержант.
Отгоне взглянул на часы. До завтрака оставалось пятнадцать минут.
«Еще неизвестно, где лучше. — Розуел вспомнил изолятор, в котором провел целый месяц. — И откуда они понабрали столько ублюдков? Надо двигать отсюда к чертовой матери».
Из лазарета Карла направили прямо в изолятор.
Изолятор располагался за древним городом альбенаретцев, в котором самих альбенаретцев, по правде говоря, уже давно не было.
Все это напоминало кошмарный сон. Сначала первый звездолет. Потом объявление военного положения. Затем страшная бойня у Хуастонской башни. Создание гигантской тюрьмы-изолятора и военной базы.
— Эй, салага, — обратился к Карлу здоровенный мужик заросшего вида. — Сегодня у меня день рождения, — мужик нагло усмехнулся, — и я должен получить подарок.
Карл добродушно улыбнулся.
— Твоего кольца, — мужик указал на безымянный палец Карла, — вполне достаточно.
Карл продолжал улыбаться. Заросший театрально возмутился и вытащил из кармана плазменный нож. Карл ударил заросшего ладонью в лоб и согнул руку с ножом в болевом контроле.
— Я по-о-о-шутил. Я по-о-шутил, — застонал заросший. К ним подошел охранник.
— А, это ты, триста двадцатый! А ну-ка отпусти этого парня. Карл отпустил.