– Кто это сделал?
– Никто, – отмахнулся он.
– Папа, что за никто?
Он не глядел на меня.
– Немец?
Он молчал.
– Папа, пожалуйста. Скажи мне. – Я заглянула в его усталые, печальные глаза. Сквозь мою наспех сделанную повязку сочилась кровь. Рану наверняка надо зашивать. Сейчас я позвоню доктору Бенниону, который много лет лечил нашу семью. – Скажи мне, чтобы я могла защитить тебя. Скажи ради нашей
Папа молчал.
– Это был тот офицер, который приходил в лавку? Тот, высокий…
– Селина, – сказал папа. – Говорю тебе – не беспокойся. Это всего лишь царапина…
– Но я беспокоюсь. И я должна знать. Это был
Папа опустил голову и кивнул.
Зазвонил телефон, и папа потянулся к нему, но я остановила его.
– Нет. Не отвечай. Сейчас ты не можешь продолжать работу. Я отведу тебя домой. Тебе нужен доктор.
Кроме того дня, когда умер Пьер, папа ни разу не закрывал лавку так рано все годы с самого ее открытия. Я читала его мысли: оставаться тут небезопасно, во всяком случае, сегодня, но если он рано закроет лавку, это будет поражением.
Пока он думал, я взяла веник и принялась за уборку. Села на корточки, собрала осколки вазы, которую всегда любила, вздохнув, выбросила их в корзинку для мусора и, непрестанно оглядываясь, вынесла мусор в переулок.
Вернувшись, взглянула на часы, и у меня сжалось сердце.
– Кози! Пятнадцать минут назад я должна была встретиться с ней возле дома! – Вероятно, теперь дочка удивляется, где я.
В это время звякнул дверной колокольчик, и я даже села на стул от облегчения, когда Кози вбежала в лавку.
– Мама! Вот ты где! Я пришла домой, как ты велела, но тебя не было, вот я прибежала сюда. – Она пристально посмотрела на меня. – Ты сердишься на меня?