Все цветы Парижа

– Тот дом принадлежит его семье. Красивый, старинный каменный дом, полностью перестроенный внутри. Там большие комнаты, много воздуха. Вокруг дома растут лаванда и розмарин. Еще есть бассейн. Мы можем поехать туда на этой неделе, если… ты не против.

– Заманчивое предложение, – ответила я. – Мне оно нравится.

Я закрыла глаза, и он прижал меня к себе. На какой-то миг мне стало хорошо. Даже очень хорошо.

Глава 14

СЕЛИНА

На следующее утро я накрыла стол к завтраку. Кофе для нас с папой, молоко для Кози. Выпечку для всех нас. На улице блестел на солнце свежий снег. Конечно, дочка захочет одеться потеплее, надеть варежки и лепить с подружками снежных ангелов. Пока еще я не сказала ей, что решила не выпускать ее из дома. Я всегда надеялась, что до этого не дойдет, но теперь у меня появился страх, что слишком опасно ходить даже в школу. Она заплачет, затопает ногами, будет ненавидеть меня все утро или даже весь день, и я сама ненавидела себя за это. Но все равно больше не могла отпускать ее из квартиры. Уже не могла. Я горестно вздохнула, вспомнив про Элиана, и решила не говорить об этом папе. Незачем расстраивать его из-за вещей, которые он не в силах исправить.

Я проглотила первую чашку кофе и налила вторую. Я не спала всю ночь, да и как тут заснуть? Разговор, который я подслушала в «Бистро Жанти», выбил из-под моих ног почву, все изменил и уничтожил ту крошечную надежду, за которую я цеплялась. Оставалось слишком мало времени, от силы два дня. Надо уезжать всем нам, иначе будет слишком поздно.

Я решила обсудить это с папой после завтрака. Конечно, когда он услышит мой рассказ, он поймет, что оставаться в Париже не только глупо, но и смертельно опасно. И послушается меня.

Да, сегодня надо собраться с силами и набросать план. Завтра мы уедем.

После завтрака я убирала со стола, а Кози объявила, что хочет погулять перед занятиями возле школы. Я не разрешила ей и сказала, что сегодня она не пойдет в школу и посидит дома. Конечно, как и ожидалось, она топнула ногой, зарыдала, крикнула, что ненавидит меня, и убежала к себе.

Я ненавидела мир, в котором мы жили, за то, что он не был милосерден к моей любимой дочке.

– Мне ужасно ее жалко, – сказала я папе, когда Кози с грохотом захлопнула дверь спальни. – Но у меня нет другого выхода.

Папа согласился со мной.

– Пожалуйста, послушай меня. – Я взяла его за руку и заглянула ему в глаза. – Нам надо уезжать отсюда. Тут слишком опасно, и ты это знаешь, папа. Днем на юг идет поезд. Если повезет, мы поужинаем завтра вечером где-нибудь далеко отсюда в маленьком кафе под защитой наших новых фамилий. Мы останемся там до конца войны или уедем в Швейцарию.

Папа молча глядел куда-то в стену.

– Пожалуйста, – взмолилась я и стерла слезу, ползшую по щеке.

– Ты уезжай, милая моя, – ответил он наконец и похлопал меня по руке, как когда-то, когда мне было столько же, сколько сейчас Кози, и я говорила какую-нибудь глупость – например, что хочу полететь на Луну или открыть кондитерскую лавку. – Дорогое дитя, это мой дом. Я никуда не поеду.

Мое сердце разрывалось пополам. Как я могла выбирать между папой и Кози? Разве я смогу принять когда-нибудь такое невозможное решение?

Мы не успели продолжить разговор, как в комнату вбежала дочка и прыгнула мне на колени.

– Мамочка, прости меня за такие слова, – сказала она и положила голову мне на плечо. – Я люблю тебя. Просто… мне грустно.