– Это все вонючие мальчишки-феи, – подытожила Аннализа. – Они-то в дом вошли, а девочки-феи нет, потому что девочки-феи стесняются.
– Это правда? – строго спросила я Хилари.
Я всегда на всякий случай подозревала эту девчонку – просто так, безо всяких на то оснований, кроме ее личного обаяния.
– Чистая правда, – ответила она. – И тебе лучше быть осторожной.
– Это еще почему?
Хилари посмотрела на меня так, словно я была круглой дурой.
– Потому что вонючие феи-мальчики – злые, – просто ответила она.
Я думала, это никогда не кончится, но к десяти обе спали без задних ног. Робби явился точно вовремя. Он вообще на удивление пунктуален для человека без часов. На нем была черная кожаная куртка, а на спине висела гитара. От куртки я вздрогнула – после Аннализиной-то истории, – но напомнила себе, что Робби носит ее куда дольше, чем Аннализа видит своих фей.
Мы уселись снаружи, на задней веранде, глядящей на залив Сан-Франциско, и стали пить пиво. Робби наигрывал на гитаре. Мелодия показалась мне знакомой, словно я всю жизнь ее знала, хотя, ясное дело, никогда раньше не слышала. Начиналась она мягко, но живенько и ритмично, будто какая-нибудь баллада многовековой давности, потом набирала темп и становилась напряженной и настойчивой, а заканчивалась тихим рефреном, полным неутоленной тоски.
Последний аккорд растаял в ночном воздухе.
– Класс, – сказала я. – Как она называется?
– Понятия не имею, – пожал плечами Робби. – Я только что ее придумал.
Он положил инструмент и уставился на открывающуюся перед нами панораму.
– А хорошо тут. Люблю, когда из-за темноты не видно зданий и остаются только огни, спускающиеся к воде. Вот только в такое время город и выглядит мирным.
– Гм-м-м, – согласилась я.
Мы только на одну неделю нырнули в сентябрь. Стояла одна из тех ясных осенних ночей, совсем без тумана, и городские огни были словно осыпавшиеся с небес звезды, сверкающие на фоне ласковой ночной черноты.
Воздух еще хранил остатки летнего тепла. На мне был короткий топ. Робби скользнул рукой по моей спине, обнял, привлек поближе, и мы начали целоваться. Он пах тепло, словно его припорошили корицей и цикорием.
Робби погладил голую кожу у меня в районе ребер. Он играет на соло-гитаре – наверное, поэтому руки у него такие чувствительные. Ощутив кончики его пальцев у себя на коже, я подумала, что вот так, небось, и чувствует себя кошка, когда выгибается под гладящей ее рукой. Все во мне так и хотело выгнуться рядом с Робби, чтобы он продолжал меня гладить.
Но тут Аннализа громко заявила:
– Я не могу заснуть, – и нас разбросало в разные стороны.