Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Убивать одних, чтобы спасти других. Какова ирония, а?

На шестнадцатый Джеймсов день рожденья мы с ним вломились в местный детский сад – в полночь, выпить по паре пива и посмотреть «Изгоняющего дьявола» на тамошнем видаке. Джеймс вообще любил такие шуточки, весь следующий день потом хохотал.

Два года спустя в тот же самый день автобус, по крышу набитый детворой из того же самого сада, переехал папу на пешеходной зебре.

Еще ироничнее.

И вот он я теперь, в пустыне.

Тут я услышал сухой шелест крыльев. Слабеньких, крошечных крыльев – не как у мелких соколков, гоняющих по ночам насекомых, а, скорее, как у страдающего от жажды воробья.

Метрах в двадцати вверх по склону от лагеря, из трещины торчал пучок жесткой травы – как раз над источником. Я нашел ключи, сунул «ремингтон» за сиденье и впервые за много недель запер «тойоту». Потом взял из палатки «аншютц» и полез наверх.

За последнее время я по нескольку часов в день валялся рядом с этим чертовым колючим спинифексом, стараясь держаться подальше от иголок.

Почему «аншютц»? В детстве папа каждый уикэнд выгуливал эту штуку на клубные стрельбища в «Блэктаун Пистол Клаб», что в Западном Сиднее. При жизни он никогда не давал мне им пользоваться – ребенку полагался маленький «винчестер». Когда папа умер, я продал «винчестер» и оставил «аншютц».

Целевая винтовка для охоты не годится: кольцевой прицел вместо телескопического, малокалиберная, однозарядная, магазина нет, дуло плавает, патроны неправильные и вдобавок тяжелая, как дерьмо. Пришлось намотать петлю на руку, просто чтобы выровнять оружие и дать себе хоть какой-то шанс – но даже так я в первый раз все равно промазал. Кролик «Позиция» улепетнул в пустыню, потом через два дня вернулся к воде, и тут-то словил вторую пулю.

Я взял «аншютц», потому что он был папин и потому что его свинцовые пули с мягким наконечником оставляли от всякого мелкого животного мокрое место. Пользовался я им в основном для самооценки: попасть в двухсантиметровую мишень с пятидесяти метров в таких условиях было вопросом скорее искусства, чем грубой силы.

Воробьи, но сразу два. Надо было брать «ремингтон», но теперь уже все одно слишком поздно.

Я повозился, пока не устроился удобно, пристроил на камне пару дополнительных магазинов, чтобы можно было быстро взять, и затаился.

Птицы рылись в песке и потихоньку прыжками подвигались к воде. Я прицелился чуть выше, так что кольцевая мушка заслонила все, кроме маленького тельца первой птицы. Мягко вдохнул, следя, как картинка скользит вниз через прицел, задержал дыхание, чуть прижал спусковой крючок, замер…

Если департамент узнает про «аншютц», меня нафиг уволят.

…выжал спуск…

Что-то коричневое метнулось через мушку, легкая отдача, тело упало на песок, воробьи улетели.

Мне стало слегка дурно.

Она была пыльно-черная, но не аборигенного типа. Таких черт я еще никогда не видел, даже на туристическом рынке во Фримантле: раскосые глаза взлетали к вискам, третье веко, уши, больше похожие на валики, окружающие впадины в черепе, чем на человеческие органы слуха, перепончатые пальцы на руках и ногах. Ей могло быть лет пятнадцать, то есть чуть меньше, чем мне.

Голая. И мертвая.