Мы не стали говорить друг другу «до свиданья». Он погладил Фарго по голове и взошел на спину своей белой птицы.
– Спасибо тебе, Илин-Ок, – сказал он и исчез.
Если бы не портрет Дня, впору было бы решить, что мне все приснилось.
Волны уже одолели внешнюю стену, и теперь море плещется вокруг фундамента замка. Я сложил картину с Днем и теперь она живет в мешочке на шнурке у меня вокруг шеи. Фарго ждет меня на башне, откуда мы с ним будем наблюдать последние мгновения Быстротечности. Но я хочу записать еще несколько мыслей, прежде чем отправлюсь к нему. Когда я впервые стал собой – Илин-Оком, – меня очень беспокоило, хорошо ли я выбрал себе дом, но теперь, полагаю, не осталось уже ни малейших сомнений: Быстротечность воистину была всем, о чем я мог только мечтать. Точно так же я много раз спрашивал себя, правильно ли живу, но теперь, в мои последние минуты, воспоминания о том, как шепотом лает Фарго, как волнуется сердце в пылу битвы с крысами, как чудесно рыбачить на озере, о лике Луны, о вкусе ежевики, о ветре, о честной и прямой натуре Зеленого, о мальчике, держащем меня за руку… о том, как летать на ночной птице, как возлежать рядом с Мейвой на ложе из створки мидии – все они затопляют меня, как прилив. Что же это все значит? Какой смысл несет? – спрашивал я себя всю дорогу. И отвечал: – Это значит, что ты прожил хорошую жизнь, Илин-Ок.
Я слышу, начали рушиться стены. Надо торопиться. Я не хочу ничего пропустить.
Джеффри Форд – автор трилогии, состоящей из романов «Физиогномика» (лауреат Всемирной премии фэнтези 1998 года), «Меморанда» и «Запределье». Его самая свежая работа – «Портрет миссис Шарбук» – была снова номинирована на Всемирную премию фэнтези. Короткие рассказы Джеффри публиковались во многих журналах, а также в антологиях «Зеленый рыцарь»,
Джеффри Форд живет в Нью-Джерси с женой и двумя сыновьями. Он преподает литературу и писательское мастерство в Брукдэйлском общественном колледже (округ Монмут, штат Нью-Джерси).
Ребенком я рос на Лонг-Айленде. Каждое воскресенье папа покупал «Дейли Ньюс», а в этой газете был раздел цветных комиксов с такими персонажами, как Дик Трейси, Принц Вэлиант, Фантом и так далее. Больше всего я любил полностраничные комиксы, не разбитые на кадры, – такие, одной большой иллюстрацией. В них речь шла о целом народе ростом где-то с мизинец, под названием «тинни-уинни». Они, как умели, выживали в нашем огромном мире; особенно мне запомнилась картинка из какого-то осеннего выпуска: один из них едет верхом на дикой индейке, а его товарищи собирают огромные желуди среди листьев – каждый лист размером с летучий ковер. Отвага и сплоченность тинни-уинни совершенно захватили мое воображение: мне, ребенку, окружающий большой мир за пределами моего привычного безопасного мирка тоже казался совершенно необъятным. Наверняка тинни-уинни приложили свою крохотную ручку к написанию «Хроник Илин-Ока».
Другим источником вдохновения стал сам океан. Каждое лето я отправляюсь на пляж, чаще всего на Лонг-Бич Айленд у побережья Нью-Джерси. Ничто так не помогает сопоставить собственную крошечную жизнь с масштабами вселенной, как океанская необъятность, – и ничто так не помогает понять, насколько важно для вселенной каждое живое существо, будь оно хоть большим, хоть маленьким. Думаю, в этом для меня и сокрыта тайна очарования фэйри. Это напоминание о том, что всякий крошечный и, казалось бы, незначительный уголок природы на самом деле полон жизни, что он сложен и важен и заслуживает того же уважения, с которым мы обычно относимся к нашим друзьям и семье.
Увидимся у моря!
De la Tierra
Пианистка забарабанила левой рукой, роняя все пять пальцев на клавиши, – как будто они весили слишком много, чтобы держать их на весу. Ритмы левой отскакивали от тех, что она выводила правой, и от тех, что она пела. Как будто в этом маленьком худеньком теле уместилось три разных человека: по одному – на каждую руку и еще один – в горле. К счастью, все трое твердо знали, что делают.
Он пропустил узкую струю текилы по языку, дал ей согреть рот и лишь затем проглотил. Жалко, что он не умеет играть. Можно было бы подойти в перерыве, спросить, нельзя ли присесть, – эдак вальяжно, с саксофонным футляром в руках… или с кларнетом. В три часа утра он все еще был бы здесь, они бы вдвоем джемовали, а официанты уже мыли полы.
Отличное место для трех утра. Куда лучше, чем скатывать ковер, жечь перчатки, выбрасывать нож через перила моста. Фигурально выражаясь, разумеется.
Не такие уж они и разные – она и он. В нем тоже живут несколько человек, и они все прекрасно знают, что делают.
Разница только в том, что у тех, которые в нем, есть имена.
–
Слишком юная с виду, чтобы ее пускали в бар, не говоря уже о половине чека за ночь чаевыми. Наверняка посылает все до последнего гроша домой,
ebooksa