Вьюрки

Выйдя из оцепенения, Катя неуверенно положила на ладонь жужжащий гаджет. Номер, с которого звонили, не высвечивался, только два кружка – красный и зеленый. «Принять» – «отклонить». Это казалось невозможным, внушало благоговейный ужас, точно не телефонный дисплей зажегся, а вспыхнул непостижимым образом огонь на жертвеннике древнего капища…

Катя наконец дотронулась до зеленого кружка и поднесла телефон к уху. Из трубки раздалось шипение, как из радиоприемника, который упорно слушал оставивший в лесу свой человеческий облик Витек. Только на этот раз шипение не было ровным, оно скорее походило на шум моря, то усиливалось, то стихало, и из него выныривали какие-то новые звуки.

Звуки складывались в слова. Шелестящий бесполый голос повторял, резко меняя тембр и громкость:

– К ху-уду… И-дут… Бе-ги… Пря-ячься…

Шипение оборвалось, телефон погас и умер прямо у нее в руках. Катя отшвырнула его, точно огромного дохлого жука. А потом выбралась из-под одеяла, нашарила под кроватью тапки и, повинуясь приказу, побежала неизвестно куда и неизвестно от кого. В одной ночной рубашке – белой, старенькой, кружевной, в которую еще в детстве наряжалась, играя в принцессу.

Скатившись с крыльца, она налетела на что-то большое, резиново-упругое. Точно старую, размягченную уже ударами боксерскую грушу задела, только груша эта еще и шевелилась, пахла болотом и мясной гнилью. Катя отскочила в сторону, тяжелые бутоны пионов хлестнули ее по голым ногам. Бесформенная масса, очертания которой привыкшие к темноте глаза уже различали, глухо заворчала и с неожиданной стремительной легкостью втянулась в кусты. А Катя, выскочив обратно на дорожку, побежала к калитке.

Она знала, где можно спрятаться. Там, где все изучено и исхожено за долгие годы, все коряги посчитаны, а глубина замерена. Там, где у нее есть хотя бы один друг. На реке.

– На реке тебя не было. Юлька с Пашкой искали.

– Меня спрятали.

Катя стояла у окна, спиной к Никите, и иногда осторожно выглядывала на улицу.

– Кто спрятал?

– Ромочка.

Имя показалось Никите знакомым, но он никак не мог вспомнить, кто это. Катя не оставила ему времени на размышления, передернула плечами.

– Значит, они все на меня думают, да? Что я – зверь?

– Все. А кто тебе… звонил?

Катя обернулась и устало посмотрела на Никиту.

– Не знаю. И кто тогда у крыльца ползал – тоже не знаю.

– А вот я думаю, что у крыльца-то как раз никого и не было. Не отпустил бы он тебя так просто… А это откуда? – Никита кивнул на алые прорехи у нее на рубашке.

Катя осторожно дотронулась до вспухшей круглой ранки и снова отвернулась.

– Ромочкин гонорар. Они кровь живую любят, вот и он теперь тоже.