Наскоро вспомнив юнгу Гарви Чейна и британского шпиона Кима О’Хара, Гас тут же отверг обоих. Мысли, как коршун Чиль, закружились над Маугли, похищенным во сне и увлекаемым неведомо куда по ветвям деревьев стаей Бандар-Логов – народом, не знающим Закона, народом, который ест всё без разбора. Как там кричал отец? «Тебя могли похитить!» Вспомнив об этом, Гас едва удержался от смеха.
Он попытался представить себе медведей Эмилии, спешащих ему на выручку, как Балу, спасающий Маугли в «Книге джунглей». От этого сделалось немного веселее – но только на минутку. Гас понимал: рассчитывать придется только на самого себя.
«Должно быть, Рэй с Редом были подкуплены, – подумал он. – Подлые предатели! Что могло толкнуть их на это? С такой дурной славой их больше ни в один цирк не возьмут».
Стиснутый широкими плечами незнакомцев, он молчал, оценивая положение.
Лиц похитителей он разглядеть не мог (а если б и мог, все равно в салоне темно). Снаружи тоже не было видно абсолютно ничего такого, что могло бы хоть намекнуть, где он. А если машину остановят и он попробует удрать, так даже дороги будет не разглядеть. Может, и не споткнется, однако все шансы – за то, что его легко догонят и схватят.
«Насколько серьезно они настроены? – размышлял Гас. – Пойдут ли на убийство, не получив выкупа? И во сколько собираются меня оценить? И что сделают, если я разгляжу их лица? Может, лучше и не разглядывать? Может, они нарочно забрали очки, чтоб я не смог после описать их полицейским? Реда с Рэем я, конечно, узнаю, но эти наверняка уже смылись. И полиция трех больших городов наверняка снова ищет меня».
Но тут ему пришла в голову невеселая мысль. Что, если на этот раз полиция и не думает искать его? Что, если в полиции просто подумают, будто он снова удрал? Как в той сказке про мальчишку, кричавшего: «Волки, волки!» Все повторяется. Всякий раз одно и то же…
Вдруг темноту за окном всколыхнул долгий, протяжный посвист паровозного гудка. Через несколько секунд машина вздрогнула под напором воздушной волны от проносящегося мимо поезда: должно быть дорога здесь шла параллельно рельсам.
«Вот так-так, это же скорый, – подумал Гас. – Экспресс. И окна горят – значит, пассажирский».
Грохоча колесами, сверкая огнями, поезд промелькнул за окном в каких-нибудь тридцать секунд. Гудок паровоза печально застонал на новой ноте – раз, другой, третий, состав умчался вперед и скрылся в ночной темноте.
«С какой скоростью мы едем? – задумался Гас. – Миля в минуту? Тогда этот скорый делает миль девяносто в час, не меньше. Если только я не провалялся в отключке сутки, а то и больше, сейчас, среди ночи, поезд здесь может быть только один, “Пенсильванский Зефир”, рейс Чикаго – Нью-Йорк. В горах Пенсильвании ему бы такой скорости не набрать, выходит, мы еще в Огайо. А именно – на Конестогском шоссе, едем в Питтсбург».
От этого буйного полета дедуктивной мысли Гаса разом бросило и в жар, и в холод. Пострадавшая челюсть заныла. Он даже не заметил бы, как широко улыбается, однако Шофер вдруг сказал:
– Слушай-ка, парень, не скалься так, бога ради. Гляжу на твои зубы в зеркале – жуть берет.
Гас сжал губы и сглотнул. Если не улыбаться, челюсть болела куда как меньше.
Машина остановилась у железнодорожного переезда. Ждать пришлось добрых пятнадцать минут: по рельсам, вагон за вагоном, неспешно тащился бесконечный товарняк. Светофор у шлагбаума бешено моргал огнями, но поезда Гас разглядеть не смог.
«Ладно, – подумал он. – Я вроде бы и так знаю, где мы. Уже хорошо».
Вскоре машина остановилась снова, Шофер вышел из кабины и начал пинать колеса, проверяя шины. Стоило ему на несколько минут скрыться в темноте, и Гас, оставшись во внезапной тишине, тут же заскучал по рокоту мощного двигателя и глухому стуку колес на стыках бетонных плит. Один из соседей негромко похрапывал во сне, но тот, кто сидел между Гасом и дверью, даже не думал спать. Он закурил, но Гас не сумел разглядеть черт его лица даже при свете спички.
Наконец Шофер вернулся, уселся за руль и сказал сидевшему сзади:
– Левое переднее опять спустило.
– Подчистую? – спросил человек рядом с Гасом.